Вызов экуменизма

[nnnnnnnnn] О. Рафаил все-таки слишком увлекается нецерковной терминологией, причем порой просто не зная ее смысла. Например, он полагает, что у иезуитов есть «прием, называемый пробабилизмом, когда для совершения какого-нибудь поступка, противоречащего общепринятым нормам нравственности, достаточно в свое оправдание указывать на пример или высказывание одного из авторитетов» (с. 91). Это просто неправда. Пробабилизм в этике иезуитов – это учение о том, что человек грешит лишь тогда, когда совершает заведомо греховный поступок; но если, совершая поступок, он был убежден, что в этом поступке есть только вероятность греха, но сам грех он не считал неотвратимым, не стремился именно к нему и надеялся все же этого греха избежать – то такой рискованный поступок совершать можно. Пробабилизм – всего навсего «вероятностность».: «Если данное мнение правдоподобно (probabilis), ему дозволено следовать, хотя противоположное и правдоподобнее» – так сформулировал принцип пробабилизма в 1577 г. доминиканец Варфоломей из Медины. Лев Карсавин справедливо комментирует этот тезис: «Глубокая моральная мысль лежит в основе пробабилизма,… устанавливающего самодовлеющую ценность морального акта. Действительно, разве не извинителен мой грех, если я совершаю его в полном убеждении в своей правоте и если есть вероятность, что я прав? Моральная деятельность должна руководиться абсолютной истиной. Но если эта истина не очевидна, тогда я не виноват, следуя своему вероятному мнению, хотя бы и противоположное было столь же и даже более вероятным. Ведь в этом случае моральная истина мне неведома: она только вероятие» (Карсавин Л. Католичество. Пг., 1918, сс. 83-84).

О. Рафаил спутал пробабилизм с прецедентным принципом (который активно используют и православная этика и пастырство).

В другой раз о. Рафаил захотел показать, что он знаком с логикой и обвинил меня в том, что я допускаю ошибку, которая «в логике называется расширением объема посылки силлогизма» (с. 25). Смиренно замечу, что в логике просто нет такой ошибки. Большую посылку силлогизма вообще трудно чрезмерно «расширить», ибо она уже обладает всеобщностью. Скажем, в классическом силлогизме из учебников логики большая посылка звучит – «Все люди смертны…», т.е. уже включает в себя предельное расширение – «все». Я же при рассуждении об экуменизме как раз хотел обратить внимание на частности, уйти от обобщений типа «все экуменизмы…»; «все экуменисты…»; «экуменизм всегда…». О. Рафаил, наверно, хотел сказать о чрезмерном расширении объема понятия, а не посылки. Поскольку речь шла о понятии экуменизм – то я ведь сразу пояснил, что разбираю те представления об экуменизме, которые наличествуют в светской журналистике и обыденном массовом сознании. Как все массово-газетное, это представление об экуменизме, конечно, не может отличаться четкостью. Не у меня в голове и не под моим пером «экуменизм теряет свою историческую и организационно-структурную конкретность», а в массовом сознании.

Еще неосторожность – «благодатный опыт – это видение… отблеска Фаворского света» (с. 27). Здесь о. Рафаил еще раз погрешает против логики, отождествляя частный (и редкий, поскольку высочайший) случай облагодатствования души с благодатным опытом как таковым. Понятно, что это сужение о. Рафаилу нужно в полемических целях – чтобы сказать, что не могут, мол, баптисты видеть Фаворский свет (а, значит, и вообще опыт благодати им не может быть доступен). Не спорю, Фаворский свет баптисты видеть не могут. Но зачем же законы логики ломать?

Еще пример поспешности – это уверение, будто «ангелы-отступники в своем падении сохранили свои степени (престолы, господства, власти и т.д.)» (с. 67). Вообще-то согласно церковному преданию, главой падших ангелов был Люцифер, который был «архангелом» (Кирилл Иерусалимский. Огласительные беседы 2,4), то есть в дионисиевской иерархии занимал место, низшее «престолов, господств и властей» (Дионисий Ареопагит. О Небесной иерархии 6,2; Григорий Богослов. Слово 28). Поэтому престолы, господства и власти не могли пасть.

И тут уж я позволю себе высказать мнение вообще о писательских опытах о. Рафаила. Отсутствие ссылок и обилие неточностей создают такое впечатление, что о. архимандрит лишен возможности пользоваться нормальной библиотекой. Слишком о многом он говорит по своим не всегда точным воспоминаниям и впечатлениям, не проверяя их. Посему отнести его произведения к области научного богословия никак невозможно. А поскольку в его сочинениях слишком много страстности и поспешности – отнести их к числу облагодатствованных творений также затруднительно. Если же сам писатель бывает столь неосторожен, что не обладая ни надлежащей научной базой, ни неотступным пребыванием в Духе объявляет войну профессорам богословия как классу (от него уже досталось не только мне, но и В.В. Болотову (с. 57), и А. И. Осипову, и прот. Георгию Флоровскому (с. 84), и прот. Ливерию Воронову (с. 11)) – то стоит призвать его читателей к определенной мере осторожности при принятии его выводов.