- Ну-у… — протянул Пахомыч, — парень, наверное, инициатор, и дать ему полсотни за кражу будет вполне по совести. За поедание плодов всегда по 15 розог давали. Сколько за третий их грех полагается, не имею никакого понятия, но думаю, можно накинуть еще полтора десятка. А девчонке твоей по малолетству хватит десятка за кражу и по пять розог да два других греха.
- Значит, 80 и 20, - резюмировал Михалыч.
Экзекуторы закрепили на лодыжках детей кожаные манжеты, от которых тянулись стальные проволоки, развели детские ноги широко в стороны и, натянув каждую проволоку, привязали ее другим концом к вделанным в пол кольцам. Так наказуемые дети потеряли возможность извиваться и сучить ногами в процессе экзекуции, а розги получали доступ к самым потаенным и чувствительным местечкам их тел. Теперь все было готово к порке. Дернув за ведущий к потолку шнурок, старший экзекутор дал понять находящемуся на втором этаже отцу Павлу, что пора объвлять о свершении божьего суда.
- Ну что, поехали, Пахомыч? — произнес Михалыч, вооружаясь розгой.
- Поехали… А ну хорошенько их, болезных! — ответил тот.
Свистнула розга, мальчишеская попка дернулась, и на ней вспухла красная полоса. Несколькими секундами позже такая же полоса пересекла правую ягодицу девчонки. Пахомыч сек профессионально, с оттягом, не делая больших пауз между ударами. Его напарник, напротив, хлестал свою жертву много реже, поскольку ей должно было достаться вчетверо меньше ударов, а регламент требовал, чтобы порка совместно наказываемых грешников заканчивалась, по возможности, одновременно. Поскольку тела обеих жертв висели под самым потолком, класть розги на них можно было только вдоль ягодиц или, в крайнем случае, наискосок, зато можно было успешно достать розгой и нежные места между ягодиц, и внутренние поверхности бедер, удары по которым наиболее болезненны. Чтобы ненароком не зацепить при этом мальчишеские гениталии, их упрятывали в специальный защитный резиновый мешочек, который к тому же гарантировал, что жертва не обмочится во время экзекуции. Пахомыч, меняя розгу после каждых десяти ударов, старательно обрабатывал ею ягодицы и бедра мальчугана, не забывая попадать иногда кончиком розги и между ног. Когда назначенные восемьдесят ударов были отсчитаны, наказанные части тела паренька были покрыты густой сеткой тонких рубцов, и с них стекала кровь. Попка девчушки пострадала меньше, но и она была испещрена вспухшими рубцами.
- Ну как там твой, не сомлел? — крикнул напарнику Михалыч. — Надо же, стойкий парень! А вот моя под конец таки обоссалась!
- Крови нет? Тогда оботри ее влажной тряпицей, и дело с концом, — ответил ему Пахомыч. А вот моему еще придется всю задницу перекисью водорода обработать!
Пока отец Павел молчал, чего-то ожидая, Витя с нарастающим удивлением ощущал странные манипуляции, которые кто-то проделывал с ним там, внизу. Затем священник сказал фразу о божьем суде, и чуть погодя правую ягодицу Вити внезапно охватила резкая боль, словно к коже приложили раскаленный прут. Мальчик громко вскрикнул. Тут же справа от него завизжала Леночка. Вите вдруг стало стыдно перед мамой, перед сестренкой, даже перед этим священником, что он вот так вроде бы беспричинно разорался в их присутствии, ведь никто же из них не видит, что с ним там делают. Мальчик поклялся себе больше не кричать, но новая вспышка боли не дала ему выполнить это обещание. Удары становились все больнее, особенно мучительными были те, которые попадали по внутренней части бедер, Витю при этом всякий раз словно обдавали струями крутого кипятка, он мучительно корчился, гримасничал, исходил криком, кажется, выкрикивал даже какие-то слова, просил простить его, умолял прекратить ЭТО. Все было бесполезно, боль нарастала, Витя уже не различал отдельных ударов, ему стало казаться, что этот ужас никогда не кончится…
Но все имеет свой конец. Новые вспышки боли перестали поступать, мальчик чуть пришел в себя, ощутил, как жутко саднит задница, как по ногам стекают какие-то теплые струйки. Потом с ним внизу опять что-то проделывали, попку стало очень сильно щипать, но эту боль уже можно было терпеть без крика. Рядом продолжала рыдать сестренка. Наконец, мальчик почувствовал, как на него натягивают трусы, а затем и брюки. Только тогда отец Павел разрешил освободить детей, и его помощники вытянули Витю с Леной из отверстий в полу, как морковки из грядки. Напутствие священника прошло мимо сознания Вити, все его мысли занимала сейчас боль в заду. Идти было мучительно больно, соприкосновение ткани трусиков с иссеченной кожей казалось невыносимым, но надо было побыстрей убраться из этого страшного места. Леночка откровенно потирала попку и не переставала всхлипывать. Любовь Андреевна с тревогой смотрела на них, не понимая пока, что такое сотворили здесь с ее детьми, но выяснять отношений не стала и поспешила увести их из здания воспитательного центра.