Вызов принят

Калин с отвращением отодвинул от себя половинку тыквы, кое-как приготовленной на пару. Тыква была и миской и обедом одновременно. Нет, все-таки это есть было нельзя. В мягкой и сочной плоти тыквы шевелилось множество личинок и мух, и даже острое чувство голода не могло помочь Его Святейшеству побороть брезгливость. Такая еда время от времени появлялась в его одиночке. Может быть, это обилие личинок и мух было как-то связано с пищевыми пристрастиями ат-фарелов? Он не мог определить, заводилась ли эта гадость в плодах сама по себе, или её выращивали внутри тыквы искусственным способом? От такой кормежки его желудок значительно поубавился в размерах, и все-таки есть что дают он не мог. Есть именно то, что дают, а не что готовят. Калин вздохнул, выковырял из тыквы несколько крупных червяков и запихнул их под щель, образующуюся между дверью и полом, потом — опустился на колени и попытался отрешиться от мыслей о еде. А может быть, своим отказом от пищи он оскорблял ат-фарелов? Желудок сердито ворчал, и все-таки пища пока была единственным средством общения между ним и этими ящерообразными существами.

Вдруг стены камеры мелко и дробно задрожали. Калин вскочил на ноги и схватился за табуретку. Через минуту блестящие стены поползли вверх, и он оказался на небольшой открытой площадке, со всех сторон освещенной прожекторами.

Он видел мумии ат-фарелов на Лазертауне и на Калинаде, а еще — на раскопках доисторических стоянок уокеров. Кто они были? Он никогда не знал этого, но даже после тысячелетий лежания в земле они сохраняли удивительную величественность.

А теперь он стоял и дрожал перед тремя ящерообразными особями, и от страха не мог додумать ни одной мысли. “Ангелы! — решил он и тут же поправил себя: — Но и дьяволы тоже”.

Они были очень массивны — где-то в три раза больше него. Грузные чешуйчатые тела блестели на свету всеми цветами радуги, верхние конечности, заменяющие им руки, были гибки и быстры, а глаза, как волшебные угли, светили прямо в душу.

— Боже мой! — крикнул Калин и упал. Он умирал, хотя ат-фарелы и не убивали его — это сердце, его усталое стариковское сердце разрывалось в груди.

Когда он увидел, куда его несут, он стал просить Бога дать ему умереть по пути к этому страшному белому стерильному столу — лабораторному столу для вскрытия и анатомических исследований. Калин стал бить ногами, вырываться и громко кричать — он не хуже ат-фарелов мог понять назначение этого оборудования.

Глава 14

Вандовер не соизволил обернуться, услышав за своей спиной шаги Элибер.

— А, это вы, леди! — только и сказал он.

Элибер окинула кабинет быстрым взглядом и закрыла двери. Апартаменты Баластера располагались на верхнем, самом фешенебельном этаже дворца. Из его окон хорошо просматривались территория дворцовых парков и верхний район Мальтена с роскошными особняками и дворцами, утопающими в зелени. И все-таки этот кабинет был излишне мрачен и излишне безлик. Элибер предпочитала совсем другую обстановку — мягкий пластик, удобный и легкий, веселые цветные обои, пушистые ковры под ногами.

Вандовер все-таки повернулся и посмотрел на нее. На какое-то время его зрачки расширились, а потом сузились снова.

— Леди, — осторожно сказал он, — разве вы забыли, что у меня нет сердца? — сегодня у Баластера было очень много работы. Он устал, и это было очень хорошо видно — фиолетовые пятна легли под темными глазами, а лицо, и без того бледное, приобрело какой-то нездоровый оттенок. — А может быть, вы забыли, — совсем тихо продолжил он, — что в этой комнате хозяин я?

Элибер почувствовала, что у нее покраснели щеки. Она опустила ресницы и тихо прислонилась к стене. О, пусть только этот хозяин жилища подойдет поближе к ней! Пусть он подойдет настолько близко, чтобы не смог увернуться от её спасительных пакетиков со взрывчаткой!

Но она ожидала напрасно. Баластер к ней не подходил. Он внимательно смотрел на Элибер и, кажется, пытался проникнуть в её мысли. Может быть, они играли в какую-то одну игру? И все-таки этот человек не обладал ни силой, ни властью над нею — если бы дело обстояло иначе, Элибер давно бы уже почувствовала это и стала бы его бояться. Она хорошо знала, что такое страх. Да, конечно, она много раз беспокоилась за свою жизнь и за жизнь Джека, но это был совсем не тот обессиливающий страх, который она испытывала в мальтенских трущобах, пытаясь выжить, выжить, выжить, выжить… С тех пор, как умер Рольф, этот страх никогда не нападал на нее, а сейчас она почувствовала его снова.

— Мне совсем не обязательно ощущать себя вашим хозяином каждую минуту. — Баластер повернулся и медленно прошелся по комнате. — Но и того, что когда-нибудь вы сможете стать моим партнером, я вам обещать не стану.

— Для меня ставкой в этой игре является Джек, — с трудом произнесла Элибер, разжав ссохшиеся губы.