Поражение правительства Керенского, последнего русского правительства, верившего в союз России с Западом, означало наступление новой эпохи как для России, так и для Запада. Двойное давление — германского пресса и социального недовольства — окончательно сокрушило государство Петра, основной идеей которого было введение России в Европу. Та Россия, которая видела себя частью европейского мира, частью цивилизации Запада, опустилась в историческое небытие. Главная трагедия русской истории заключается в том, что двухсотлетняя вестернизация, не завершившаяся столь радикальным результатом, как изменение национальной психологической парадигмы, внесла смятение в русские души, расколола народ, подвергла сомнению старые ценности и не утвердила новые. Вожди и верхний слой действовали со всей решимостью (хотя и не всегда талантливо). Но реализовывая свою волю к модернизации национальной жизни, они, действуя как автократы, парализовывали волю огромного большинства народа — и без того неотчетливо проявляемую. Возникло решающее противоречие: стремление догнать требовало дисциплины и мобилизации, а дисциплина и мобилизация гасили творческую энергию, раскрепощение которой и было главной родовой чертой догоняемого Запада. Заколдованный круг российской истории возник уже при главном вестернизаторе Петре и с тех пор неизменно воспроизводился при всех царях и режимах.
Времена упорядоченности и дисциплины покинули государственные учреждения. Огромная страна вступила в фазу внутреннего горения. Для Запада этот процесс был опасен в двух отношениях: Россия могла высвободить дивизии немцев для Западного фронта; Россия могла привлечь к себе класс угнетенных, дестабилизируя западную политическую систему.
В истории русского народа периодически прослеживается одна явственная черта — стремление в час рокового выбора предоставить себя воле событий. Так было в 1606 году, так было в 1917, в 1991 годах. Министры Временного правительства обсуждали и принимали законы, не понимая главного — нет уже государственной машины, способной осуществить эти законы. (Подобное имело место и в 1917, и в 1991 годах).
«Ни к одной из наций, — писал У. Черчилль, — судьба не была так неблагосклонна, как к России. Ее корабль пошел ко дну уже видя перед собой порт. Она вынесла шторм, когда на чашу весов было брошено все. Все жертвы были принесены, все усилия предприняты. Отчаяние и измена предательски захватили командный мостик в тот самый момент, когда дело уже было сделано. Долгие отступления окончились: недостаток вооружения прекратился; оружие двинулось на фронт… С победой в руках она (Россия) рухнула на землю, съеденная заживо, как Герод давних времен, червями».
Окончилась целая эпоха, окончился петровский период русской истории.
«Хотя прозападная политика проводилась более двух веков, — пишет А. Тойнби, — она привела Россию Петра Великого к полному краху. Одно из объяснений подобного развития событий видится в том, что процесс вестернизации не затронул всех сторон жизни России и был жестко ограничен определенными рамками. Собственно, Запад так и не оказал влияния на жизнь и культуру России… Мощные традиционные культурные пласты оказывали сопротивление процессам вестернизации. Катастрофа 1914–1918 гг., сделавшая очевидной и общепризнанной промышленную и социальную отсталость России, способствовала приходу к власти большевиков, определив в некоторой степени и их программу… Радикальные формы политической оппозиции, выработанные на Западе, проникли в русскую жизнь столь глубоко, что борьба за политические свободы в России вполне может считаться движением западного происхождения. Революция была антизападной в том смысле, что Запад в определенной мере отождествлялся с капитализмом… Коммунистическая Россия была, пожалуй, первой незападной страной, признавшей возможность полного отделения сферы промышленного производства от западной культуры, заменяя ее социальной идеологией».
Перед нами грандиозная драма модернизации. Россия, в лице своих лучших сынов, приложила огромные усилия, чтобы войти в авангард мирового развития, чтобы из объекта исторического процесса стать его субъектом. Как оценил ситуацию Т. фон Лауэ, Россия была первой, наиболее драматической и наиболее крупной жертвой революции вестернизации, она осуществила самый протяженный по времени эксперимент строительства государства в условиях отсталости и одновременной близости к Западу. Ее судьба определялась не динамикой внутренних улучшений…, а плохо налаженным взаимодействием внешнего влияния и реальностей внутренней жизни, при котором первое всегда владело инициативой. И никогда не желавшей признавать своей культурной зависимости элите не хватило честного понимания трагических условий своей страны».