Вызовите акушерку

Настала моя очередь молчать. Я знала, что Ист-Энд – жестокий район. Акушерки не видели этого, потому что нас глубоко уважали, и в целом мы имели дело только с порядочными семьями. Но эта девушка могла легко связаться с плохой компанией, и, если она украла у них, предполагаемое насилие могло перерасти в реальное. Её жизни действительно могла угрожать опасность. Тогда я ещё ничего не слышала о печально известных кафе на Кейбл-стрит.

Я спросила:

– У тебя есть где переночевать?

Она покачала головой.

Я вздохнула, ощущая, как наползает на плечи ответственность.

– Пойдём посмотрим, открыта ли МЖХА[22]. Уже очень поздно, и я не уверена, во сколько они закрываются, но попробовать стоит.

Мы поблагодарили хозяина кафе и вышли. На улице я отдала Мэри деньги, и мы прошли порядка мили до МЖХА. Оказалось, они закрываются в десять вечера.

Я утомилась и устала. Высокие каблуки убивали. Мне предстояло ещё тащиться целую милю обратно в Ноннатус-Хаус, а утром заступать на дежурство. Я уже кляла себя за то, что ввязалась. Могла бы просто сказать на автобусной остановке: «Нет, я не могу разменять пять фунтов» и уйти.

Но я посмотрела на Мэри, стоящую перед закрытой дверью. Она выглядела такой маленькой и уязвимой и почему-то совершенно послушной в моих руках. Как я могла оставить её на улице, когда её, может быть, ищут, чтобы убить? Кто заметит, если она исчезнет? Я подумала: «Упаси меня Боже от такого несчастья», и эта мрачная мысль оказалась верней, чем могло бы показаться.

Она вздрогнула от холодного ночного воздуха и попыталась плотнее запахнуть тонкий жакет на шее. На мне было тёплое верблюжье пальто с прекрасным меховым воротником, которым я очень гордилась. Воротник отстёгивался, так что я сняла его и накинула на её тонкую шейку. Мэри радостно вздохнула и укуталась в тёплый мех.

– Ох, как чудесно, – проговорила она, улыбаясь.

– Пойдём, – сказала я. – Тебе лучше вернуться со мной.

Закир

Миля ходьбы от МЖХА к Ноннатус-Хаусу казалась бесконечной. Я слишком устала от разговоров, так что мы шли молча. Сначала я могла думать только о своих ногах и проклятой обуви, созданной для красоты, но не для пеших прогулок. Вдруг мне в голову пришла блестящая мысль – снять эти чёртовы тиски! Так я и сделала, стянув заодно и чулки. Ощущать холодный асфальт было прекрасно, и это меня приободрило.

Что я собиралась делать с Мэри? В Ноннатус-Хаусе было десять спален, и все заняты. Я решила положить её в гостиной для персонала, поискав пару одеял в общей кладовой. Придётся встать до половины шестого утра, чтобы рассказать сестре Джулианне, когда та выйдет из часовни. Нельзя рисковать: надо поставить в известность старшую сестру, прежде чем кто-нибудь найдёт девушку. Монахини не брали, да и не могли взять каждого нищего, постучавшегося к ним в двери. Если бы они сделали это, Ноннатус-Хаус тут же наводнили бы страждущие, и в каждой спальне, на каждую кровать улеглось бы по десять человек! Нет, у сестёр была своя работа – медсестринское и акушерское дело, и именно на этом своём призвании они должны были сосредоточиться.

Шлёпая босыми ногами по мостовой, я размышляла о том, что Мэри сказала о дальнобойщике. «Он был последним хорошим человеком, которого я встретила в этой стране». Как трагично. Хороших людей миллионы – на самом деле подавляющее большинство. Как получилось, что она, милая и красивая девушка, никогда с ними не встречалась? Как она дошла до такой нищеты? Возможно, из-за любви? Или отсутствия любви? Оказалась бы я на месте Мэри, если бы не любовь?

Мысли, как и всегда, устремились к мужчине, которого я любила. Мы познакомились, когда мне было всего пятнадцать. Он мог бы легко использовать меня и унизить, но не стал – он меня уважал. Он любил меня до безумия и желал мне только добра. Воспитывал, защищал и направлял все мои юные годы. Повстречай я не того человека в возрасте пятнадцати лет, размышляла я, и, глядишь, оказалась бы в таком же положении, как сейчас Мэри.

Мы брели дальше в полном молчании. Я не знала, о чём думала Мэри, но моя душа тосковала по взгляду, звуку, прикосновению человека, которого я так любила. Бедняжка, какие прикосновения она познала, если дальнобойщик был единственным хорошим человеком, которого она повстречала?

Мы подошли к Ноннатус-Хаусу. Было где-то два часа ночи. Я устроила Мэри в гостиной и сказала:

– Туалет в конце коридора, дорогая. Спи спокойно, увидимся утром.

Из последних сил я доплелась до спальни и поставила будильник на пять пятнадцать утра.

Выйдя из часовни, сёстры удивились, увидев меня, но не нарушили обета молчания, соблюдавшегося в это время. Я подошла к сестре Джулианне и рассказала ей, что произошло. Она не говорила, но глаза её светились пониманием. Монахини прошли мимо меня безмолвной процессией, и я вернулась в постель, поставив будильник на половину восьмого.

В восемь утра я вошла в кабинет сестры Джулианны.