Взаимосвязи отечественной и зарубежной литератур в школьном курсе

Вместе с тем, именно Бунину, более чем кому-либо другому из переводчиков, удается сохранить общий эмоциональный тон и ритмомелодику подлинника. В его переложении пышное описание природы сменяется грустно-задумчивыми размышлениями лирического героя о далекой Литве: «Так ухо звука ждет, что можно бы расслышать / И зов с Литвы… Но в путь! Никто не позовет!». Следуя Мицкевичу, Бунин использует развернутую антитезу: описания цветущих лугов и лучезарных красот небес лишь сильнее оттеняют затаенную боль поэта. Мотив несбыточного ожидания (т. е. надежд на разрешение вернуться в отчий край) у Мицкевича и Бунина появляется исподволь. Сначала в ситуации ожидания лирическим героем путеводной звезды: «gwiazd szukam, przewodniczek lodzi» (звезд жду, проводников ладьи) — «Жду путеводных звезд…» Затем на вопрос «tam jutrzenka wschodzi?» (там утренняя звезда всходит?) у Мицкевича дается в общем-то разочаровывающий ответ: «to weszla lampa Akermanu» (это вышел маяк Аккермана). Автор утонченно развертывает романтическую ситуацию: сияние, излучаемое природными светилами, противопоставляется искусственному освещению маяка. Проигнорировав вопросительную интонацию подлинника (которая, собственно, и вводит мотив ирреальности дальнейшего описания), Бунин эпически-повествовательным тоном снял постепенно назревающий драматизм ситуации: «Вон блещет облако, а в нем звезда встает; / То за стальным Днепром маяк у Аккермана».

Мотив сжигающей сердце лирического героя тоски становится все более ощутимым в момент описания курлычущих в неохватной вышине журавлей, чьи образы порождают впечатление недомолвки, недосказанности. Невольно в сознании читателя возникает вопрос: «Куда летят журавли?» Оказывается, Мицкевич незаметно (но текстуально это закреплено грамматически) подготавливает читателя к такой постановке вопроса. И говорит он об этом не прямо, а в завуалированной форме, обозначая то место, где обитают беззаботные мотыльки и хладнокровные змеи (понятно, что эти образы аллегоричны): «Siysze, kedy sie motyl kolysa na trawie, Kedy waz sliska piersia dotyka sie ziola» (Слышу, в какой стороне мотылек качается на траве, в какой стороне змеи скользкая грудь дотрагивается трав) — «Внемлю, как мотылек в траве цветы колышет, / Как где-то скользкий уж, шурша, в бурьян ползет». Ответ на вопрос, куда летят перелетные птицы и почему это вызывает щемящее чувство у лирического героя, дается автором в заключительной строке. «Услышать бы голос из Литвы» (Ze slyszalbym glos z Litwy) – такими чаяниями живет поэт-изгнанник.

К сожалению, самому Мицкевичу, хотя и добившемуся разрешения выехать из России, не удалось вернуться в отчий край и увидеть свободную Польшу. Изгнание оказалось вечным. Поражение польского восстания 1830-го года, долгая жизнь в эмиграции, смерть по пути в Константинополь – все это трагические страницы судьбы польского поэта-романтика.

Грустью веет от стихотворения Э. Межелайтиса «В долине Адама Мицкевича», посвященного памяти польско-литовского классика. Рефреном проходит здесь подлинная строка из «Пана Тадеуша» – главного произведения Мицкевича: «Litwo! Ojczyzno… ty jestes jak zdrowie….» (Литва! Отчизна… ты как здоровье…) С этих строк начинается знаменитая поэма писателя: «Отчизна милая, Литва! Ты как здоровье, / Тот дорожит тобой, как собственною кровью, / Кто потерял тебя. Истерзанный чужбиной, / Пою и плачу я лишь о тебе единой….» (пер. С. Мар-Аксеновой). Лейтмотивом же стихотворения Э. Межелайтиса является мысль о бессмертии сочинений великого поэта: «Но разрушенье не трогает слово / Жившего в давнее время поэта».