Вадим открыл рот, чтобы возразить, но лишь вздохнул. Переубеждать девочку в том, в чем она права, он не хотел. Она была слишком растрогана. И еще Вадим открыл для себя странную вещь: никто прежде не говорил с ним так искренне. Он подумал о том, когда сам последний раз открывал кому-то свою душу. Не смотря на мальчишеский авторитет, он вел себя замкнуто, если дело касалось семьи. Он был готов поделиться чем угодно, но не уродством отца, избивающего его по первому не понравившемуся слову. Он никогда не вытряхивал из себя этот мусор, потому что знал: жить в самом себе гораздо проще, чем терпеть всеобщие сожаления. Он боялся, что однажды к ним придет полиция и за издевательства заберет отца в тюрьму. Кто тогда останется с ним? Всем плевать на одинокого мальчишку.
— У Олега хорошая семья, — Яна укуталась в куртку. — Он мне нравится, потому что он добрый, и его мама не считает меня сумасшедшей.
Вадим покачал головой. Когда Яна заговорила про Олега, он позабыл обо всем, о чем думал раньше. Ему впервые захотелось поделиться своей болью с другим человеком, но в его сознании вновь возник непреодолимый барьер. Нет, это никогда не выйдет на свободу. «Я живу под куполом, — сказал он себе, — и этот купол ничто никогда не прорвет». Даже маленькая одинокая девчонка, к которой вся школа относится с пренебрежением.
Через несколько минут они разошлись по домам. Ночью Вадим лежал с открытыми глазами. Он слышал, как в соседней комнате вздрагивает пол. Отец вернулся с работы не один. Сегодня с ним была женщина. Очередная женщина. Жизнь без жены давала ему право на свободу.
Их дом состоял из двух комнат и кухни, а деревянные стены были настолько тонкими, что от топота ног на кухне в его комнате вздрагивал комод. Вадим лежал и думал, что будет дальше. Ему не хотелось спать, сердце постукивало, словно предчувствуя беду. В какой-то момент он ощутил тревогу, и ему вспомнился эпизод из романа Айтматова «Плаха». Он прочитал третью часть повести, после того как учительница по литературе рассказала классу первые две. И вот он лежал, ощущая в себе ком разрывающейся боли. Сердце сжималось, и он покрывался ковром судорог.
А на кухне стоял смех.
Когда
Вадим услышал, как щелкнула дверь, и кто-то вошел в комнату. «Наверное, это он», — подумал мальчишка и перевернулся на другой бок. Тихо скрипнула дверца шкафа, и на пол посыпались вещи. Через приоткрытую дверь Вадим слышал дыхание отца. Он снова вспомнил «Плаху», волчицу, обнюхивающую чекушку, вместе с которой явилась беда, и трагедия предстала перед ним во весь рост.
Отец нашел то, что искал и вышел за дверь. На кухне зазвенело стекло. Боль в груди не унималась, и Вадим решился встать с кровати и заглянуть на кухню. Он подобрался к двери своей комнаты и прислушался. Из звуков, доносящихся из кухни, он выделил слабый плач и пыхтение. Вадим открыл дверь и скользнул по комнате. Устроившись под вешалкой — там, где, если не включать свет, его никто не мог увидеть — он прильнул к стене и замер. Только сейчас он начал понимать, почему в доме такая тишина.
На кухне горел светильник. Отец поставил его на пол, чтобы с улицы никто не разглядел, что творилось внутри. Своими вещами отец пытался вытереть с пола кровь, но джинсовые тряпки плохо впитывали жидкость. На полу оставались ужасные кровавые разводы. Отец делал круги все шире и шире, словно не понимая, что кровь не исчезнет. Его голова раскачивалась туда-сюда, как в приступе, и Вадиму казалось, что скоро он упадет без чувств в ту самую лужу, от которой пытался избавиться.
В какой-то момент отец точно услышал его мысли. Он вскинул голову и посмотрел в сторону спальни. Вадим видел, как его дурманило. Он щурился и мотал головой. Несколько раз его передернуло, будто он коснулся электрических проводов. Возможно, он что-то увидел или почувствовал, но тут его сразил кашель, и, чтобы не шуметь, он ткнул себе в рот тряпку, которой вытирал пол. Все вокруг кружилось и вертелось. От усталости он опустил голову и бросил занятие. До него словно дошло, что то, что он делает, ни к чему не приведет. Его ожидало еще более трудное испытание.