Взаперти

Двадцатого сентября у МВД появился новый министр – Макаров. В ведомстве его хорошо знали: с 1906 по 1909 год Александр Александрович служил у Столыпина товарищем, то бишь заместителем, и курировал полицию. Потом ушел в государственные секретари. Теперь, когда должность министра внутренних дел стала вакантной, по рекомендации нового премьера, Коковцова, государь назначил на нее Макарова. Сразу начались перемены в верхних кругах. Самый умный из товарищей, Крыжановский, ушел. Коковцов именно его предлагал государю в сменщики погибшего. Но тот помнил, что Крыжановский в свое время был близок с Витте, и отказал. Николай Второй никак не мог простить последнему, что тот заставил его подписать манифест 17 октября… Лыков особенно жалел об уходе этого человека. На две головы выше любого столичного бюрократа (за вычетом, конечно, Кривошеина[11]), Крыжановский был тайным идеологом многих столыпинских реформ. При этом он не лез на первый план и ловко манипулировал премьер-министром. Убеждал его проводить свои идеи, которые Столыпин охотно присваивал, а сам оставался в тени. В частности, именно Сергей Ефимович так переделал избирательный закон, что Третья Государственная дума получилась управляемой и в целом союзной правительству. Теперь, когда подошло время выборов в новую думу, этим скользким вопросом стал заниматься Харузин. Хороший этнограф и антрополог, он оказался плохим администратором. Макаров взял его в товарищи отчасти потому, что оба они происходили из богатых торговых семейств. Так важнейшее министерство попало в купеческие руки… Выборы отнимали у власти много времени, внимания и денег. Харузин делил секретные фонды между губернаторами, давил на них, требуя всеми правдами и неправдами тащить в депутаты послушных людей. Делал он это топорно, в обществе зрело недовольство.

Департамент полиции, в котором служил Алексей Николаевич, от выборов был далек. Его куратором вместо Курлова стал Золотарев. Дела шталмейстера были плохи. Совет министров решил предать суду его, заведующего дворцовой охранной агентурой Спиридовича, начальника Киевского охранного отделения Кулябко и вице-директора Департамента полиции Веригина. За то, что эти раззявы своими неумелыми действиями в Киеве погубили Столыпина. Первый департамент Правительствующего сената назначил предварительное следствие. Все его фигуранты были отстранены от должностей. Следствие вел сенатор Трусевич, бывший директор Департамента полиции и личный враг Курлова. От него не приходилось ожидать объективности, но в верхах это никого не волновало. А у Зуева с Лыковым появился новый начальник.

Игнатий Михайлович Золотарев был из судейских. Повседневную полицейскую службу он знал плохо и старался держаться от нее подальше. Когда Трусевича «ушли», Столыпин дважды предлагал ему освободившееся кресло. Оба раза Золотарев отказывался, говоря: там нужны особые свойства, а они у меня отсутствуют. На самом деле он боялся как ответственности, так и рисков, связанных с этой должностью. В конце концов директором стал Нил Петрович Зуев. К большому удовольствию чинов Департамента полиции… Теперь Золотарев взобрался еще выше по карьерной лестнице, но привычек не изменил. Очень ленивый, старающийся избегать конфликтов, более всего он ценил высокое жалованье и комфорт. С его приходом в МВД должность заведующего полицией была упразднена. Игнатий Михайлович курировал два департамента – полиции и духовных дел иностранных исповеданий, а также техническо-строительный комитет. Дела охраны правопорядка шли у него не на первом плане. По-прежнему, как и при Столыпине, Зуев докладывал министру дважды в неделю. Товарищ министра присутствовал при этих докладах, но по большей части молчал. Наверху господствовали дилетантизм и формалистика. Тон всему задавал, как и полагается, сам министр.

Макарова называли в верхах «честным нотариусом». Упрямый и ограниченный, он любил работать с бумагами, засиживаясь над ними до пяти часов утра. И считал это главным своим делом. Вся его служба прошла по судебному ведомству, среди писанины, вдали от настоящей жизни. Макаров быстро попал под влияние своих подчиненных, таких как Золотарев с Харузиным. Для Лыкова наступили трудные дни. После крупных фигур: Плеве, Дурново, Столыпина – к рулю пришли ничтожества. Нил Петрович сидел тише воды ниже травы и считал дни, когда его освободят от директорства и переведут в сенаторы. Полицейская служба встала. Никто ничего не инициировал, все ждали команды сверху. А там занимались только выборами в Четвертую думу… Какое уж тут спасение «майкопского чуда»! Все усилия статского советника в этом вопросе упирались в стену. Но он не отчаивался. Есть Меньшиков, есть военные, нужно в дурацкую стену колотить, и в конце концов она рухнет.