Взаперти

Состояние зрителей всегда было пограничным, между сознательным и без, между обдуманным и рефлекторным, в зависимости от того, что выпьет или чем закусит гость. В таком дымно-спиртном угаре, что буквально висел над потолком, я и правда мог показаться лучшим фокусником на побережье.

Хотя, может, я таким и был.

Я показывал фокусы: с картами, которые то исчезали, то появлялись, с голубями, с монетами, с деньгами – не своими, а зрителей. Мой отец говорил, что я мог быть отличным иллюзионистом и собирать хорошие залы, но я не хотел разрабатывать фокусы, они создавались годами, их секреты хранились десятки лет… А что я? Мне достаточно было лишь развлечь этих зевак, без громоздких и дорогих реквизитов. Тем не менее своё дело я знал. Кто-то даже писал в газетах, что человеческий глаз не способен проследить за движением моих пальцев, потому и невозможно понять, куда исчез или как появился предмет. Конечно же, я не ограничивался мелкой ерундой. Какой фокусник может считать себя таковым, если на глазах у удивлённой публики не распилит красивую женщину. Женщин, конечно же, было две: красивая и не очень. От той, что не очень, мне нужны были только ноги, с той, что была головой, а после и всем телом, достаточно симпатичным телом, в общем, с этой я спал. Её звали Лиан, и все заработанные деньги я отдавал ей. Она говорила, у нас семья, я не особо сопротивлялся – в принципе она была единственным человеком, кто переживал за меня.

Публика ликовала, отпиленное тело отъехало от ног, я прошёл между ними и поднял в воздух аплодисменты.

Показав ещё несколько трюков, с птицей, сгоревшей в клетке и тут же воскресшей в руках, с кроликом на дне шляпы и колодой танцующих карт, я поклонился и удалился со сцены.

Раньше я не понимал, почему людям так нравится, когда их дурят, но потом отец мне сказал, что это совсем не обман, а настоящее чудо. Людям, мол, надо в него обязательно верить, хоть изредка, хоть раз в год.

В итоге я обманывал людей, а они платили мне за это. Всё по-честному. Куда ещё честней…

«Ноги» ушли домой, а мы с Лиан ещё остались в гримёрной, если так можно было назвать обычную ширму за сценой, со столом и вещами на нём. Лиан снимала концертное платье, переодеваясь в брюки и свитер.

– Я не хочу всю жизнь пролежать скрюченной в этом гробу! – сказала она, вынимая шпильки из туго натянутого пучка.

– И я не хочу всю жизнь показывать фокусы, – сказал я, толком не зная, чего же хочу.

– Не говори так, у тебя талант, – она взяла меня за руку, – у тебя волшебные руки. Может, это мне надо найти вторую работу…

– Зачем, – удивился я, – денег вполне хватает.

Лиан поморщилась и отвернулась.

– Не говори мне об этих деньгах, – сказала она, складывая в пакет сценические туфли, к которым сама же приклеила стразы.

– А на что, по-твоему, я купил тебе эти серёжки?

Она дотронулась до брильянтовых серёг, что были единственной ценностью во всей её бедной жизни, и посмотрела на меня:

– Не хочу даже думать об этом.

– Я ради нас же стараюсь, Лиан, – сказал я и даже сам в это поверил. На самом же деле я старался ради себя, а она просто была рядом.

– Тебя в любой момент могут посадить или убить, – надула она свои пухлые губы.

– Посадить или убить могут кого угодно, ты слышала историю Рикардо?

– Фокусника из Италии?

– Да, вот его недавно посадили.

– Его партнёрша просто запуталась в цепях, – пожала плечами Лиан. – Она сама виновата, что выронила ключ.

– Но его же посадили! Это куда опаснее того, чем занимаюсь я.

– Мне всё равно не нравится, чем ты занимаешься, – складывала она реквизит в сумки.

– Это лишь другая сторона медали, Лиан, – поцеловал я её в напудренную щёку.

– Это другая сторона тебя, и она мне не нравится!

Другая сторона меня занималась и правда непотребным делом, но мне оно нравилось куда больше, чем работа на сцене, перед жующей толпой. Я любил дурить эту толпу, но не иллюзорно, а на полном серьёзе.

– Добрый вечер, – подсаживался я к любому пьяному господину за стойкой бара при том же отеле. – Не помешаю?

– Выпьем? – наливал он мне полную рюмку.

Я не любил спиртное, совсем.

– Конечно! – соглашался я, и пока мой случайный знакомый осушал свою целиком, я выливал содержимое, наполняя рюмки по новой.

Уходил я с таких посиделок с бумажником в заднем кармане.

Эти недоумки были до такой степени пьяны, что, обойдя посетителей по кругу, я однажды наткнулся на того, с кого и начал заход.

– Я потерял бумажник, – сказал он, опрокидывая очередную рюмку, наполняя и без того опьяневшее тело очередной порцией коньяка.

– Я угощаю, – положил я его же купюру на стол.

– Вы так добры!

И он был прав. Я и правда был добр. По крайней мере, ему не на что будет пить. Надеюсь, он купил билеты домой.

Я уже разгребал добычу на кухне под тусклым светом старого ночника, когда Лиан вышла из спальни.