Взбаламученное море

В одно светлое блистающее утро, оба они, счастливые и довольные, выходили из гостиницы Гота в Дрездене.

Рядом с ними шел немец, чичероне.

— Мы куда это? — спросила его Софи.

— О, madame, в Grunes Gewolbe, — отвечал тот.

— Это где сокровища хранятся, — пояснил ей Бакланов, внимательно заглянув в красную книжку Бедекера.

Немец многозначительно кивнул ему, в знак согласия, головой.

Войдя во двор королевского замка, он таинственно посадил их в каких-то сенях. Тут уже сидели полная дама с двумя девицами и толстый господин, должно быть, русский купец с бородой, в пальто, непривычно на нем сидевшем, и мрачно склонивший голову. Полная дама бранилась с дочрьми.

— Ты глупа, что не надела коричневой шляпки! — говорила она.

— И не надену! — отвечала дочь.

— И я не надену! — подхватила и другая.

— Дуры! — сказала им на это мать.

Все это, разумеется, было говорено по-немецки и самым скромным образом.

— Сейчас, как выйдут, так и мы войдем! — сказал таинственно и лукаво немец.

Купец при этом приподнял на него лицо и почесал у себя за ухом.

Наконец двери отворились, и из них стала выходить толпа.

Немец, почти с азартом, схватил Бакланова и Софи за руку и втолкнул их в дверь, а потом сделал им, в знак поздравления, ручкой.

Тем их уже встретил сам господин профессор, с почтенною физиономией, в очках и ермолке. Купец и дама с дочерью тоже вошли вслед за ними.

Профессор ввел их в первую, с статуэтками, комнату и, закрыв как бы от удовольствия глаза, начал им рассказывать.

— У нас это в каждом магазине есть, — сказала Софи.

— Да, — отвечал Бакланов, — но это древность!

В одной из следующих комнат, с шпагами и орденами, Софи уже села.

Но зато внимательно и как-то злобно рассматривал все купец.

Дочери полной дамы тоже восхищались разными поддельными и настоящими брилльянтами.

В следующих затем комнатах и Бакланов зевнул, и больше уж стал обращать внимание на изображения королей саксонских, смутно соображая, как это они их этаких диких рыцарей делались все больше и больше образованными принцами.

С купца пот градом катился; но он, как человек привычный ко всякому черному делу, продолжал смотреть и слушать.

— Ух! — сказал наконец Бакланов, когда их выпустили из «Грюнес Гевельбе».

— Голова заболела, — подтвердила и Софи.

С одной только дамой немецкою ничего не случилось, может быть, потому, что она прошла, решительно ни на что не смотря.

— Угодно в галлерею? — произнес было провожатый Бакланову и Софи.

Те переглянулись между собой.

— Нет, мы бы поесть хотели, — сказали они.

— О, да! — произнес немец и вежливо повел их из дворца.

Выйдя на площадь, он приостановился и принял несколько театральную позу.

— Мост! — начал он, показывая в смом деле на мост: — был разрушен французами… император русский восстановил его… Приятно вам это слышать?

— Да, — отвечал Бакланов.

— Терраса! — продолжал провожатый докторальным тоном, ведя наших путников на известную Брюлевскую террасу.

— Здесь очень мило! — сказал Бакланов.

Внизу, перед самыми почти их глазами, не очень шумно, да и не совсем мертво, катилась Эльба. По ней приплывали и отплывали веселые на вид и с веселым народом пароходы. Впереди, на другом берегу, раскидывался старый город, весь перемешанный с зеленью.

Софи села и спросила себе кофе.

Бакланов сел около нее.

Проводник с серьезным видом начал толковать им:

— Все это министр и любимец Августа, курфюрста саксонского, Брюль сделал!.. Это его место и дворец.

— Брюль? — переспросил Бакланов.

— Да, — отвечал немец: — но слава наша на земле — дым: он умер, и потомок его таким же ремеслом занимается, как и я…

Подкрепившись кофеем и освежившись воздухом, путники наши объявили о своем желании итти в картинную галлерею.

Немец гордо пошел вперед.

Бакланов повел Софи под руку. За границей они новою какою-то любовью стали жить, точно снова ее начинали.

— Софи! — шептал потихоньку, но с восторгом, Бакланов: — ведь мы будем видеть Сикстинскую Мадонну, пойми ты это!

— Да, — отвечала она.

— Софи, смотри: это Гвидо Рено настоящий! — начал он восклицать с первого же шагу.

Купец тут же похаживал своею здоровою походкой и на все, не столько со вниманием, сколько со злобою посматривал.

— Каков Караччи-то, каков? — кричал на всю залу Бакланов. Отойди вот туда, сядь вот тут! — говорил он, отводя и сажая Софи на диванчик: — смотри, видишь эту перспективу капеллы и спину этой молящейся женщины?

— Вижу, — говорила Софи.

Румянец снова начинал пропадать у нее на щечках, и появлялась бледность утомления.

— Пойдем, я хочу поскорее Мадонну видеть! — сказала она.

— Ах, душа моя, нет! — сказал было сначала Бакланов, но, впрочем, пошел.

— Это вот Рембрандт, это Джулио Романо, это Клод Лоррен; наперед вижу и знаю, не подходя.

Софи заглянула на надпись.

— Нет, это Тициан подписано! — сказала она.

— Да, ну, они схожи в манере, — произнес Бакланов, и они вошли к Мадонне.

В первое мгновение Софи и Бакланов взглянули на картину, а потом друг на друга.

— А! — произнес он, увлекая и сажая Софи на диван. — А! — повторил он. — Тебя что больше всего поразило?.. — прибавил он почти шопотом.