Взбаламученное море

Но, впрочем, как рассказывал мне Бакланов, она говорила, что собственно душки были только Майков и Полонский…

Передав это, Бакланов однако сейчас же прибавил, что Софи непременно требует, чтобы я сегодня же приехал к ней, и все мы поедем прокатиться на Рогатку.

Я знал, из какого суетного и минутного чувства был предметом внимания, которое и прежде еще стяжал от коварных петербургских дам; но все-таки не мог удержаться и поехал.

Войдя в номер Софи, мы вошли в какое-то жилище фие. Она успела уже накупить себе ковров, бронзы, фарфора.

M-me Круаль, занявшая при Эммануиле Захаровиче место Софи и приехавшая последнее время с ним в Петербург, была у ней. В прелестной шляпке и прелестном подобранном платье, она смотрела в окно…

Софи тоже была совсем готова.

Петцолов, в несколько мечтательной позе, стоял, опершись на камин.

– Мы давно вас ждем! – сказала Софи. – Вероятно, все это monsieur Писемский! Ему не хочется с нами ехать.

– Напротив! – отвечал я и чувствовал, что покраснел при этом до ушей.

– Я с monsieur Писемским сяду на задней скамейке, а madame Круаль с monsieur Петцоловым на передней, а ты на козла с кучером! – сказала Софи Бакланову.

– Fort bien! – отвечал он.

Мы все вышли и уселись.

В воздухе совсем почти стемнело.

За заставой вьюга начала слепить нам глаза.

Тройка неслась что есть духу.

Я чувствовал, что плечо Софи в салопе прикасалось к моей руке, и, при малейшем наклонении саней, она прижималась ко мне.

По временам я видел ее лицо, блиставшее даже в темноте красотою.

Чорт знает, что такое происходило со мной!

За обедом я держал глаза потупленными вниз и слышал только, что Софи и madame Круаль щебетали между собой, как птички. Изредка к ним приставал и Петцолов.

Бакланов был что-то очень серьезен.

– Вы знаете, Иродиаду совсем выпустили из острога на поруки к какому-то ковенскому купцу, – сказал он.

Я посмотрел на него.

– Как она говорила: в полиции ничего не записано, только и сказано, что билет Софи она нашла.

Я улыбнулся.

– Значит, все подкуплено. Можно ли жить в подобном государстве?

– Тут не государство виновато, – заметил я.

– Нет-с, государство! – возразил с ударением Бакланов. – Я вот написал было об этом статью, – не пропустили… Теперь пишу другую, о крестьянском деле, и тоже что будет – неизвестно.

– Поздно уж! – сказал я.

– Что ж, нельзя же так сидеть, сложа руки, – возразил Бакланов: – не знаю, я читал ее у Проскриптского; хвалят.

– Вас там дурачат, если хвалят, – сказал я ему серьезно.

Бакланов несколько этим обиделся.

Вашим словам в этом случае нельзя вполне доверять: вы человек другого лагеря, – проговорил он.

– Как вам угодно! – отвечал я.

В это время встали из-за стола.

– Mesdames, voulez-vous danser? – сказал Бакланов, садясь за рояль и начав веселую кадриль.

Madame Круаль сейчас сама подхватила Петцолова за руку и стала сним; но ему, кажется, хотелось не того; он ястребом глядел на Софи.

– Monsieur Писемский! Со мной извольте, – скомандовала та.

Я, делать нечего, пошел.

Софи явно со мной кокетничала.

– Сядемте лучше! – сказала она в четвертой фигуре и ушла со мной чуть ли не в угол.

Я сел около нее.

– Вам все это, верно, надоело… скучно!.. – сказала она.

– С такою прелестной дамой: как вы, разве модет быть что-нибудь скучно? – отвечал я.

– А я разве прелестна? – спросила она невиннейшим голосом.

– Больше чем прелестны, вы красавица.

– О, какой вы льстец! – воскликнула Софи.

В это время Петцолов с нахмуренным лбом давно уже стоял перед нами и дожидался.

– Ах, как это несносно! – сказала Софи, нехотя вставая и переходя к нему.

Петцолов, кажется, ужасно на нее сердился; но, не смея ничего ей сказать, окрысился на свою даму.

– Отчего вы не протанцуете канкана? – сказал он ей грубо.

– Voulez-vous? – сказала та.

– Madame Круаль хочет танцовать канкан, – отнесся Петцолов к Бакланову.

– Volontiers, – сказал тот и еще веселей заиграл.

– И Софи должна танцовать, – прибавил он.

Француженка, подняв юбку платья, раза два мотнула ножкой.

– А вы? – обратился я к Софи.

– Вы хотите? – сказала она и прошлась, ловко пошевеливая всею талией и подняв платье довольно высоко.

Обнаруженные при этом ботинка и чулок были восхитительны.

Бакланов однако, все еще занятый своими общественными соображениями, прекратил наше удовольствие и объявил, что пора ехать домой.

Мы уселись в прежнем порядке и понеслись.

– Я говорила monsieur Писемкому, – начала, обращаясь к Бакланову, Софи: – что его, вероятно, ничто это не занимает.

– Есть-таки, есть холодок и безучастие, – подхватил Бакланов.

– А у вас жар, только не ваш, а ветром надутый, – объяснил я ему.

– Именно, именно! – подтвердила Софи и, прощаясь, крепко пожала мне руку.

«О, сирена, сирена!..» – подумал и я вместе с Евсевием Осиповичем.

6. Ощипанная ветвь благородного дерева

Наступило великое 19-е февраля 1861 года.

В Петербурге ожидали движения в народе.

Французский и бельгийский посланники с утра еще велели заложить себе экипажи и поехали по стогнам града Петра, видеть agitation du peuple, и только около Михайловского дворца увидели толпу помноголюднее.