Вздымающийся ад

Некоторые из-за недостатка кислорода затухли, оставив в стенах пустоты. Некоторые же проникли в кабели, или пробились к открытым шахтам или вентиляционным тоннелям, где к ним все время поступал свежий воздух; они набирали силу и с гулом мчались дальше, поглощая краску, дерево, драпировки, ковры, покрытия полов, материалы легковоспламеняющиеся и материалы, считавшиеся негорючими.

Тепловые предохранители потолочных систем орошения быстро расплавились, привели в действие автоматику и на некоторое время остановили нараставший пожар.

Но слишком высокая температура привела к парообразованию в водопроводных трубах, так что раньше или позже трубы лопались, и системы пожаротушения переставали работать.

Наступление пожара то тут, то там замедлялось; у многоглавого врага удавалось выиграть отдельные схватки, иногда и целые сражения.

Но, как позднее показали расчеты Джо Льюиса, исход уже с самого начала был предопределен.

16.10–16.31

Патти Макгроу-Саймон всю жизнь терпеть не могла больницы. Вероятно, потому, что они ее подавляли и приводили в смятение. Патти была молодой, здоровой женщиной, и в больницах ей всегда казалось, что все смотрят на нее с неодобрением из-за того, что она так безнадежно здорова. Ей казалось, что глаза, следящие за ней, беззвучно говорят: «Ты не можешь так цветуще выглядеть, когда мы умираем. Убирайся отсюда!»

Но на этот раз уйти она не могла, что было еще хуже. Берта Макгроу поместили в кардиологическую реанимацию, куда можно было заглянуть, только если кто-то открывал двери, и где было полно экранов, приборов и каких-то блестящих ящиков, о назначении которых Патти могла только догадываться; а постель, на которой лежал ее отец, выглядела, как средневековое орудие пыток, от которого тянулись к нему всякие трубочки и проводочки.

Да, у любых людей бывают инфаркты. Об этом сейчас только и слышишь. Но не у Берта Макгроу, ее отца, человека, которого ничто не могло выбить из седла. Хотя это все, конечно, абсурд и результат ирландской страсти все преувеличивать. Но для него это было больше похоже на правду, чем для кого другого.

Сколько она себя помнила, отец был могучим, несдержанным человеком с громоподобным смехом, который обращался с Патти, «как с медвежонком, Берт Макгроу, а не с маленькой девочкой, — утверждала мать. — Ты ей так поломаешь все косточки, если не прекратишь!»

А Патти протестующе хныкала и прижималась к Берту. «Глупости, что же с нее, пылинки сдувать, что ли. Видишь, ей это нравится!»

Это не было обычными отношениями отца и «парня в юбке», о которых пишут в книгах. Однажды Патти спросила его прямо, хотел бы он, чтобы она была мальчишкой. Его ответ, как всегда, был дан немедленно и напрямую: «Что еще за глупости! Будь у меня сын, не было бы тебя, а что бы я без тебя делал, одинокий старик!»

Двери в реанимацию приоткрылись, и вышла медсестра. Прежде чем двери закрылись снова, Патти на миг увидела отца. «Одинокий старик» — эти слова промелькнули у нее в голове, но Патти не могла бы сказать почему. Гордый, одинокий старик, беспомощно лежащий на белой постели.

«Пока ты еще ребенок, — сказала себе Патти, — родители крутятся вокруг тебя. Поднимают, отряхивают, целуют ушибленные места; всегда, когда нужно, кто-то есть под руками, и ты считаешь это само собой разумеющимся. Потом приходит их черед, и они беспомощны, но что можно сделать, кроме как сидеть, ждать и желать, чтобы Бог услышал твои молитвы, потому что ведь случается же чудо?»

По коридору торопливо приближалась запыхавшаяся Мери Макгроу, которую наконец отыскали в Куинсе на благотворительном мероприятии. Патти встала, взяла мать за руки и поцеловала.

— Ничего нового, — сказала Патти. — Он здесь. — Она кивнула в сторону закрытых дверей. — Никого не пускают. Врач — какой-то знаменитый кардиолог, но он ничего не говорит, возможно потому, что нечего сказать. Присаживайся.

Мери Макгроу ответила:

— Он жаловался, что ему трудно дышать. Я сказала, что это из-за лишнего веса и переутомления. Может быть…

— Прекрати это, — перебила ее Патти. — Ты так внушишь себе, что это твоя вина, а это неправда.

«Это скорее моя вина, — подумала она, — сегодня за обедом я просто переложила свои проблемы на его плечи».

Тут ей кое-что пришло в голову.

— Когда это произошло, у него был Поль, — сказала она. — А где он вообще?

Мери Макгроу казалась довольной:

— Я рада, что с ним был Поль. Твой Поль просто прелесть. Он всегда находит общий язык.

Был ли смысл утверждать обратное? Патти промолчала.

Мери продолжала:

— Отец всегда боялся, что ты выскочишь за какую-нибудь деревенщину, как он сам; он всегда так говорил, хотя знал, что это неправда. Когда ты привела к нам Поля, мы с отцом долго не могли уснуть, говорили о тебе и о нем, прикидывали, подходит ли он тебе. Помнишь свою свадьбу? Я не забыла. Сколько было солидных людей с его стороны, и ты, припавшая к отцу…

— Мама, — резко перебила ее Патти, — папа еще жив. И у других были инфаркты, и ничего. Ты о нем… ты о нем говоришь, как будто его уже нет с нами, а это неправда.

Мери Макгроу молчала.