Взгляд

Cлова-клише, широко используемые в обыденной жизни, в том числе в средствах массовой информации, в результате частого употребления обычно постигает печальная участь: их начинают применять либо неточно, либо вовсе неправильно. Это произошло и со словом демократия, которое является сегодня одним из самых расхожих в нашем лексиконе. Свое подобострастное и трепетное отношение к нему спешат подчеркнуть не только индивидуумы, но и целые общественные группы, и даже многие государства, в том числе такие, как Северная Корея, которая беззастенчиво именует себя КНДР — Корейской Народно-Демократической Республикой. В совсем недавние времена во всех странах соцлагеря это слово имело совершенно иной смысл, и его постигла та же участь, что и слово мир в устах генеральных секретарей ЦК КПСС. Такова судьба подобных слов-штампов: их произносят, не задумываясь об их подлинном значении, а лишь заявляя о своей благонамеренности в угоду политической моде. Есть, однако, и слова-клише негативного характера, которые мы привыкли повторять, также не задумываясь над их смыслом. Тоталитаризм, к примеру, — слово нехорошее, никто не хочет быть приверженцем тоталитаризма. А вот армия сегодня — народная или освободительная, на худой конец — армия обороны. Мы настолько отвыкли задумываться над своими словами, что нас не коробит даже словосочетание оружие мира. Как видно, позитивная или негативная окраска в наших глазах различных понятий может и не соответствовать их действительным значениям.

Это явление легко объяснимо, если проследить за тенденциями общественного развития последнего столетия. Двадцатый век перевел систему моральных ценностей в область пропаганды. Термины, которые активно эксплуатируются различными политическими структурами (как правило, господствующими), должны были найти свое место в новоязе, гармонично вписаться в него. Беда в том, что в тот момент, когда слово занимает отведенную ему ячейку в лексиконе пропагандиста, на газетной странице или в словаре диктора, оно теряет свое истинное значение и переходит в разряд клише. Можно посвятить целую диссертацию словам, утратившим первоначальный смысл; тысячи из них уподобились разноцветным флажкам в руках демонстрантов: тот, у кого в руках наш флажок, — хороший, а тот, кто несет не наш, — плохой, словно цвета сами по себе могут быть хорошими или плохими. В одних случаях уход от подлинного значения термина носит всеобщий характер, в других — региональный, но, так или иначе, им, обессмысленным, пользуются весьма активно.

Понятия, независимо от первоначально заложенного в них смысла, обслуживают цели тех, кто их использует: позитивные призваны возвеличить, негативные — дискредитировать. При этом один и тот же термин — к примеру, социализм или марксизм — в одном месте воспринимается со знаком плюс, в другом — в результате того же смыслового выхолащивания — со знаком минус. В США для того, чтобы сделать кому-нибудь гадость, достаточно намекнуть: этот человек — коммунист, — дав тем самым понять, что с ним не стоит иметь дела, ведь, как известно каждому американцу, единственное занятие коммуниста — подрывная, антигосударственная деятельность. Очередное слово, ставшее модным термином, появилось на Западе и ныне распространилось на весь цивилизованный мир: терпимость. Сегодня оно имеет только положительную коннотацию. Слово, противоположное ему по значению, — экстре-мизм, — стало почти непристойным. Неважно, какие позиции ты занимаешь, — если ты экстремист, это, вне всякого сомнения, плохо. И названный так человек уже несет на лбу каинову печать.

Одним из наиболее податливых и гибких в этом отношении является слово демократия. Что такое демократия? Разница между классической древнегреческой и современной демократией — к примеру, американского типа — тем более ощутима, что прослеживается практически на всех смысловых уровнях. Так, в Афинах, на родине классической демократии, только незначительная часть населения непосредственно участвовала в формировании законодательной и исполнительной властей. Люди, не входившие в сословие граждан, и рабы вообще не имели гражданских прав, в том числе права голоса, долгое время там действовал имущественный ценз — таким образом, во времена расцвета афинской демократии лишь около десяти процентов жителей города имели право решать его судьбу.

Так было не только в Афинах времен Сократа или Перикла, но и в Швейцарии, причем до самых последних лет. Весьма примечателен тот факт, что в этом общепризнанно демократическом государстве до недавнего времени женщины не имели права голоса. Оказывается, общества, в которых определенная часть населения не имеет избирательных прав, тоже могут считаться демократическими.

С другой стороны, уже с древних времен в тех государствах, недемократический характер которых ни у кого не вызывал сомнений, возникали островки демократии — совсем незначительные в количественном отношении группы, внутри которых сохранялось относительное равноправие.