Взгляд из угла

Дураками не рождаются. В пеленках дураков практически нет. В дураки мы попадаем по мере, так сказать, созревания, часто не по своей вине. Другое дело, что многие так и остаются в дураках до самой пенсии.

Генетика ни при чем. Тупорожденных, так называемых сущеглупых — оставим на совести природы. Поскольку дурак обыкновенный — не диагноз, а роль.

Житейская, в конечном счете — социальная. Для некоторых бедолаг — единственная. Другие — нас, таких, большинство — играют ее от случая к случаю. Но совсем уклониться не удается почти никому.

Время от времени, волей-неволей, а все-таки приходится заниматься чем-нибудь таким, в чем разбираешься не очень. Оказываться в ситуациях, требующих — чтобы принять правильное решение, — как минимум, полбанки. Короче, в ситуациях, где чувствуешь себя, да и выглядишь — дурак дураком.

Допустим, за рулем автомашины — если не умеешь водить. Или пытаясь вмешаться в разговор на иностранном языке, которым не владеешь. (Или даже в разговор на родном, но про ни бум-бум не понятное). Играя в карты или в баскет, не зная правил. Вообще — в любой воде, не зная броду.

В таком пиковом положении — как поется в песне: каждый из нас — беспонтовый пирожок.

Будь ты хоть сам Бенедикт Спиноза — продуть батарею парового отопления с ходу и Спинозе слабО. Нужны знания, навыки, инструменты. Без них — все равно как без масла в голове. Совершенно то же самое. Никакой разницы. В данный момент (прости, Бенедикт!) ты — болван.

А вот на минуту ли ты болван или на всю жизнь, частичный или круглый — зависит от тебя. Или скажем так: в значительной мере зависит.

Или ты научишься продувать трубы. Если это необходимо, чтобы их продувал именно ты, Бенедикт. Или ты уйдешь из этого бизнеса. Уступишь место кому-нибудь потолковей, а сам переключишься на более сподручные вещи, типа этики.

Либо, наконец, ты остаешься при трубе, наплевав на свою бездарность (дочь твоей же некомпетентности). Получаешь в конторе инструменты — и делаешься дураком навсегда, постепенно круглея.

Лично знаю одного такого сантехника: по жизни — нормальный мужик, и только оставшись наедине с неисправным сливным бачком, выдает симптомы клинического идиотизма.

А мог бы — кто знает? — отлично управлять какой-нибудь губернией. Скажем — Тверской.

А тамошний губернатор, наоборот, глядишь, справился бы, наконец, с засором (извините) в раковине у меня на кухне. Тем самым проявив незаурядный, вполне возможно, ум.

Вот бы они махнулись, не глядя, ставками, как принц и нищий в романе Марка Твена.

А то и засор (извините) оказывается нерушимей Советского Союза. И губернатор встает в кабинете министров и произносит слова.

А слова получаются у него такие. Давайте, говорит, перестроим химическую промышленность. И медицинскую. И парфюмерную. Переведем на другие рельсы. Не обрызганные денатуратом. Чтобы, значит, всякие там лаки-краски разбавлять чем-нибудь другим. И шампуни выпускать на основе какого-нибудь безусловно смертельного яда.

И средство от потливости ног. И от облысения. И от насекомых. И для мебели полироль. Не говоря уже про очистку стекол.

И настойку овса настаивать, предположим, на спирту сугубо метиловом. А лучше — для экологической чистоты — на неразбавленном соке поганки бледной. Обязательно снабжая каждую емкость этикеткой с черепом и берцовыми костями.

И вот когда мы это сделаем, — говорит губернатор, — когда данная моя инициатива будет претворена в жизнь, — тут придется, наконец, подопечному населению почесать репу. Типа — хорош заливать за галстук все, что булькает. Типа — кончилась эта лафа: жидкости для дезинфекции, для дезинсекции — пей не хочу, и кое-кто даже выживает. Надо, чтобы люди нам поверили: шансов — ноль. Отхлебнул — упал — закопан.

А то они читают: для удаления ржавчины — и думают: вот, должно быть, вкуснотища! Поправим, думают, здоровье. Дураки!

Но как попАдают замертво поголовно — что у меня во Ржеве, что в Белгородской, что в Воронежской, — жены и дети поймут: выхода нет! — и перейдут на сухие вина с тонким букетом. И, вот увидите, на последних поминках первый бокал поднимут за меня. За губернатора милостью божьей.

Или — вставлю от себя — коварством злодейки-судьбы. Вдруг в данном администраторе умер гениальный, предположим, кладовщик или бармен?

Потому что — повторяю — дураков нет. То есть дураков вообще. Это амплуа чисто конкретное. Генералы, например, говорят глупости исключительно и только оттого, что не всем же быть швейцарами в пятизвездных отелях. И так далее.

Кто принужден обстоятельствами находиться не на своем месте. Кто сам лезет в чужие дела. (Для таких субъектов, положим, есть в русском языке другой, непереводимый эпитет на букву М: обозначает дурака волевого, самодовольного, опасного, распространяющего вокруг себя несчастье и абсурд.)

И бывают такие времена, такие нравы — короче, такой расклад, — что хорошая карта не пляшет, а зато все шестерки — джокеры.

Люди на букву М командуют людьми на букву Д, а те и рады стараться.

Тогда наступает Большая Чепуха. Сплошная Кондопога.