Взгляд кролика

— Дорогие мои, все очень непросто, но я постараюсь объяснить. Дело в том, что завод, на котором живет сейчас Тэцудзо-тян, переезжает. А когда кто-нибудь переезжает в другое место, то его переводят в другую школу, поблизости от его нового дома. Только вот люди, которые работают на заводе, не хотят переезжать. Но их заставляют, потому что так удобно другим людям, которые работают в муниципалитете. То есть городские начальники решают за заводских рабочих, где им жить. А это очень нехорошо. Так быть не должно.

По лицам детей трудно было определить, поняли они слова учительницы или нет.

— Когда на школу сыпется пепел — это тоже нехорошо, — сказала Мичико.

— Это правда.

— Не понимаю, — Мичико покачала головой. — А почему нельзя, чтобы завод переехал, а Тэцудзо-тян остался? Пусть живет там, где мы живем. Мой папа всегда ездит на работу на электричке.

"Все ты верно говоришь, девочка, — подумала Котани-сэнсей. — Интересно, почему такая элементарная вещь, которую даже первоклассники понимают, не приходит в голову работникам муниципалитета?"

— К тому же Тэцудзо-тян теперь такой молодец! — сказал Такеши. Котани-сэнсей даже не заметила, как он к ним подошел. — Моя мама говорит, что сделать такое хорошее дело, чтобы о тебе написали в газете, очень трудно. Она мне говорит, ты тоже давай, сделай что-нибудь хорошее, чтобы о тебе в газете написали.

Котани-сэнсей засмеялась.

— Если о тебе пишут в газете, это еще не значит, что ты сделал что-то хорошее. Но, конечно, очень грустно, что Тэцудзо-тян не может ходить в школу, хотя он не сделал ничего плохого. Это очень неприятно.

— Теперь и Минако нет, и Тэцудзо нет. Сэнсей, вам, наверное, грустно без них, — тихо сказал Джунъичи.

События развивались стремительно. Из комитета по образованию прислали специальную комиссию. Вмешался также Союз учителей. Родительская ассоциация устраивала теперь совещания чуть ли не ежедневно. Тем не менее беспокойство Котани-сэнсей не утихало, а, наоборот, росло с каждым днем. Разумеется, хорошо, когда люди проявляют интерес и пытаются вникнуть в ситуацию, но у учительницы не было уверенности, что хоть кто-нибудь из них действительно понимает, как чувствуют себя сейчас работники завода и их дети.

В школе провели экстренный педсовет.

Большинство учителей сочувствовало заводским детям, однако почти все считали, что забастовка — это уже слишком. Нехорошо втягивать во взрослые дела детей. Представители родительской ассоциации тоже придерживались этого мнения.

У Котани-сэнсей руки опускались, когда она видела этих учителей и этих родителей, которые палец о палец не ударят, чтобы помочь, а туда же — сидят и рассуждают, что хорошо, а что плохо.

Она вспоминала слова, сказанные на собрании дедушкой Баку: "Мы думали сами устроить забастовку. Но если бы мы устроили тут забастовку, всем вокруг пришлось бы несладко. Поэтому я сказал своим товарищам: не совершайте такую же ошибку, как многие другие. Не делайте так, чтобы всем вокруг пришлось страдать. Как бы ни было обидно, нельзя бросать нашу работу. Это и есть настоящий протест, настоящее сопротивление".

"Я хочу быть как дедушка Баку", — подумала Котани-сэнсей.

После педсовета Котани-сэнсей подошла к Адачи.

— Адачи-сэнсей, давайте раздавать листовки на станции. Мне кажется, наших "выездных" уроков недостаточно. Надо сделать для детей что-то еще, а то я чувствую себя какой-то бессердечной злодейкой.

Адачи-сэнсей согласился. К этому времени он и сам уже отчаялся добиться хоть какой-нибудь помощи от учителей. Сколько он ни выступал на собраниях, расшевелить их не удавалось.

Текст для листовки Адачи написал вместе с работниками завода.