С 1834 года он начинает издавать журнал «Библиотека для чтения». Литературный отдел журнала в первые годы его существования представлен именами А. С. Пушкина (здесь впервые была напечатана «Пиковая дама», «Гусар», сказки и т. д.), П. А. Вяземского, В. А. Жуковского, В. Ф. Одоевского, но постепенно их произведения вытесняются литературной продукцией «корифеев вульгарного романтизма», различных мелких литераторов. Основной коммерческий принцип издания определяет деятельность Сенковского как редактора и его «принципиальную беспринципность» как критика: с одной стороны, он помещает в «Библиотеке» ряд хвалебных рецензий на произведения Пушкина, с другой — уравнивает с ним второстепенного автора А. Тимофеева, называет «русским Гёте» явно среднего драматурга Н. Кукольника. И все же значение деятельности Сенковского в истории русской культуры неоспоримо. Герцен, называвший его «Мефистофелем николаевской эпохи», пытался отстранить от него подозрение в правительственной ориентации, сумел усмотреть за его холодным лоском «угрызение совести», за презрительной улыбкой — «принужденные шутки человека, сидящего за тюремной решеткой» и прекрасно понимал разрушительную силу его журнальной позиции. Чернышевский отдавал должное его новым для России дарованиям — организатора журнального дела. Писарев считал, что нельзя отказать Сенковскому в уме и огромном таланте.
Ученое путешествие на Медвежий Остров{161}
Итак, я доказал, что люди, жившие до потопа, были гораздо умнее нынешних: как жалко, что они потонули!..
Какой вздор!..
……………………
…14 апреля (1828) отправились мы из Иркутска в дальнейший путь, по направлению к северо-востоку, и в первых числах июня прибыли к Берендинской станции, проехав верхом с лишком тысячу верст. Мой товарищ, доктор философии Шпурцманн, отличный натуралист, но весьма дурной ездок, совершенно выбился из сил и не мог продолжать путешествие. Невозможно представить себе ничего забавнее почтенного испытателя природы, согнутого дугой на тощей лошади и увешанного со всех сторон ружьями, пистолетами, барометрами, термометрами, змеиными кожами, бобровыми хвостами, набитыми соломою сусликами и птицами, из которых одного ястреба особенного рода, за недостатком места за спиною и на груди, посадил он было у себя на шапке. В селениях, через которые мы проезжали, суеверные якуты, принимая его за великого странствующего шамана, с благоговением подносили ему кумысу и сушеной рыбы, и всячески старались заставить его хоть немножко пошаманить над ними. Доктор сердился и бранил якутов по-немецки; те, полагая, что он говорит с ними священным тибетским наречием и другого языка не понимает, еще более оказывали ему уважения и настоятельнее просили его изгонять из них чертей. Мы хохотали почти всю дорогу.