Взгляд со дна

Спешить было некуда, по роже следователя она ничуть не соскучилась. Катя медленно сползла на пол, обулась, стараясь ни с кем не встречаться взглядами. При надзирательнице и не двинешь никому, если вякнет… Но голоса никто не подал.

– Прямо! Лицом к стене.

Автоматически выполняя уже знакомые команды, Катя подумала: «Я сама теперь как собака… На невидимой цепи. До конца жизни на ней сидеть? Вот уж радость».

На этом свете ее удерживала только надежда поговорить с Сашей. И с каждым днем мысль попросить у нее прощения казалась все менее невероятной. Теперь не было нужды заставлять себя не думать о смысле всего содеянного и бояться проявить слабость. Больше Катя ничего не могла сделать. Судья ее оправданий не услышит, да они и не прозвучат – еще не хватало! На вопросы следователя она отвечала односложно, назначенный адвокат особо ее делом не горел, а Катя не собиралась произносить на суде последнее слово. Если только Сашка придет…

Ночами, закрывая глаза, Катя представляла ее в зале суда. Как называются люди, которые являются поглазеть, как проходят заседания? Зрители? Сашка не могла считаться зрителем, она была втянута в это дело по самую шею… Интересно, носит ли она платочек, чтобы скрыть след от петли, чуть не задушившей ее?

– Лицом к стене! Входи.

Чепурин уже поджидал ее в камере для допросов. Никаких тебе зеркальных стен, обычная убогая каморка. В жизни все куда проще и непригляднее, чем в кино. И журналюги не интересуются историей новой серийной убийцы, которую можно было бы окрестить «Мстительницей», не предлагают миллионы… Никто про нее и не вспомнит, если ей все же удастся вспороть себе вены.

Не поздоровавшись, Чепурин сухо произнес:

– Садитесь. Сегодня у нас на очереди убийство Оксаны Викторовны Кавериной. Рассказывайте, Колесникова.

– Я расскажу…

В горле внезапно пересохло. Катя попыталась сглотнуть, но гортань только судорожно дернулась, и язык застрял, точно кляп. Ей понадобилось несколько секунд, чтобы снова суметь заговорить:

– Только если вы дадите мне позвонить.

В его взгляде откровенно прочитывалась фраза: «Ага! Разбежалась». Но вслух Петр Валерьевич спросил:

– Кому?

– Саше Кавериной.

От удивления его ноздри на мгновение раздулись, как у оторопевшего коня. «Ага! Не ожидал!» – теперь Катя взглянула на следователя со злорадством.

– Каверина же отказалась от свидания с вами.

– Ну да. Я в курсе… Но, может, по телефону? Хотя бы выслушает меня. Почему нет?

Он не спешил с ответом, щурился на нее, не позволяя рассмотреть, что там во взгляде, поджимал губы.

Кате полегчало от того, каким невзрачным оказался ее следователь… Качать права было бы труднее, если б на его месте сидел Логов с его ясными серыми глазами и немного детской улыбкой. Такую Катя увидела у него только раз, когда Сашка задышала, освободившись от петли. Сама она в тот момент захлебывалась кровью: «Спасибо, Артур Александрович!»

Он ни разу не оглянулся, плевать, что там с ней… Весь сосредоточился на Сашке, но видно было, что ничего грязного нет в его заботе о девочке: осторожно приобнял, как дочь, повел к машине, другой рукой раздвигая набежавших полицейских. Странно, но даже это не откликнулось обидой на Сашку, хотя можно было бы возмутиться…

И говорить Катя хотела совсем о другом.

– О чем вы, Колесникова, собираетесь беседовать с Кавериной?

– Я уже говорила… Хочу, чтоб она простила меня.

– А сами как думаете: такое можно простить?

– Нет, – выдавила Катя. – Но я должна… Сказать, как мне жаль.

Откинувшись на спинку стула, Чепурин сел вполоборота:

– Вам же ничуть не жаль, Колесникова.

– А вы-то откуда знаете? – огрызнулась она. Потом спохватилась, вернулась к прежнему образу. – Я много думала все эти дни здесь… Саша ни в чем не виновата передо мной. Я ненавидела своего отца… Сергея Каверина. Но он ведь и ее бросил. Так что мы с ней… Ну, как бы в одинаковом положении.

Чепурин знакомо прищурился:

– Он и жену бросил. Но Оксану Викторовну вам было не жаль.

– Ну да, – промямлила Катя. – В тот момент…

– И Сашу, когда как собаку тащили ее топить в реке.

– Но этого же не случилось, правда?

– Потому что вас успели остановить.

Она пробормотала, глядя в стол:

– Может, я и сама бы…

– А может быть, и нет, – неожиданно пропел он.

Мотив песенки был знакомым, но Катя не помнила других слов. Кажется, что-то про генерала… Где она могла ее слышать? Не в «Мечтателе» же…

Петр Валерьевич удивил ее еще раз – внезапно вскочил и вышел, запустив в комнату дежурного. На него Катя даже не взглянула: ее и в лучшие времена не особенно интересовали парни, близость с которыми всегда была пьяной, торопливой, противной… Ее мысли стремительно потянулись вслед Чепурину: «Куда он пошел? Саше звонит? Или Логову? Он ей теперь вроде отчима… Если скажет: „Нет“, Чепурин послушается. Почему он не возвращается?»

К тому моменту, когда дверь приоткрылась, Катя уже обессилила так, что упала головой на стол.

– Если она захочет с тобой говорить, сейчас они перезвонят, – произнес следователь.

Эпилог