Взгляд василиска

Едва прогремели первые выстрелы, подпоручик Николаенко поначалу немного растерялся, не зная, за что хвататься, за револьвер или шашку. Затем он вздумал было галопом скакать обратно, но тут японцы принялись стрелять и по ним. Одна из пуль попала в офицерского коня, и тот, взвившись от боли, упал набок, придавив подпоручику ногу. Подчиненные его, недолго думая, дали стрекача, бросив своего начальника одного. Неожиданно для него самого, голова молодого офицера, попавшего в безвыходное положение, начала мыслить чрезвычайно ясно. Стараясь не выдать себя движением, Николаенко буквально кончиками пальцев расстегнул кобуру и, взведя курок, притворился мертвым. Как он и ожидал, японцы не могли оставить без внимания такую добычу, как вражеский офицер, и несколько солдат короткими перебежками двинулись к нему. Увидев, что он лежит, не подавая признаков жизни, они перестали осторожничать и кинулись к нему гурьбой, и в этот момент подпоручик выстрелил. Расстояние было смешным и, несмотря на неудобство, подпоручик расстреливал их одного за другим, как в тире. Некоторые пытались палить из винтовок в ответ, но тут лошадиная туша из обузы превратилась в защиту и приняла на себя вражеские пули. Наконец барабан опустел, и офицер откинулся на землю. Больше он ничего сделать не мог, ведь даже если бы ему и удалось дотянуться до сумки с запасными патронами, вряд ли он успел бы перезарядить казенный наган. Послышались осторожные шаги, и к нему вышел невысокого роста кривоногий японец с винтовкой наперевес. Радостно ощерившись при виде беспомощного состояния Николаенко, он замахнулся, как будто примеряясь, куда ловчее воткнуть штык. Подпоручик не был трусом, но в этот момент нож, закрепленный на винтовке, показался ему таким страшным, что молодой человек невольно зажмурился. Однако с закрытыми глазами ждать неминуемой смерти было еще страшнее, и он прикусил губу, чтобы не закричать от ужаса. Выстрел прозвучал хлестко, как удар плети по обнаженной плоти, и на почти простившегося с жизнью офицера мешком свалился собиравшийся заколоть его японец. Через некоторое время ничего не понимающий Николаенко почувствовал, как кто-то пытается вытащить его из-под лошади. Открыв глаза, он с удивлением увидел, что ему пытается помочь Фролов, самый бестолковый солдат в команде, которому больше всех доставалось от строгого молодого начальника. Невысокого роста, кряжистый, с некрасивым грубым лицом, он плохо маршировал, отвратительно выполнял ружейные приемы и органически был неспособен запомнить хоть что-нибудь на занятиях словесностью. Держали его в команде только за умение обращаться с лошадьми. В этом Фролов был абсолютным кудесником, буквально чувствующим каждую, даже самую малую надобность своих четвероногих подопечных. Те отвечали ему полной взаимностью и тянулись к неуклюжему и вечно замызганному солдату, проводящему с ними все свое время. Это было его единственным достоинством, не спасавшим, впрочем, от кулака подпоручика, за исключением одного: Фролов прекрасно стрелял.

– Эх, какую коняку загубили, черти узкоглазые, – приговаривал он, вытаскивая своего командира из-под лошадиной туши.

– Спасибо тебе, братец, – пролепетал спасенный.

Николаенко вдруг очень захотелось сказать ему что-то любезное, и он сбивчиво стал говорить, что теперь Фролову за спасение офицера непременно дадут крест, а затем отчего-то спросил, откуда у того кровоподтек на скуле, и тут же сконфуженно замолчал, припомнив, что сам его и ударил поутру. Солдат в ответ внимательно посмотрел на смутившегося офицера и, неожиданно ухмыльнувшись, ответил:

– Коняку ковал бестолковую, ваше благородие, вот и лягнула сволочь!

* * *

Узнав, что его авангард попал в засаду, генерал Фок остановил наступление, доложив, что встретил превосходящие силы противника и ведет с ними бой. Однако Стессель, уже знающий результаты сражения эскадр, оставил его донесение без внимания и послал очередной приказ – атаковать! Начальнику четвертой дивизии ничего не оставалось делать, как подчиниться, тем более что приказ был привезен не князем Гантимуровым, как обычно, а лично его императорским высочеством Борисом Владимировичем.

Великий князь не смог усидеть в штабе и, узнав, что начались бои на сухопутье, вызвался отправиться с приказом. Генерал Стессель отнёсся поначалу к этой идее без энтузиазма, однако его порученец опять был отправлен в маньчжурскую армию, и ему пришлось скрепя сердце согласиться. Тем более что лейб-гусар обещался вести себя осмотрительно и на рожон не лезть. Отправив с ним для охраны высокой персоны и собственного успокоения сотню верхнеудинцев, Анатолий Михайлович принялся ждать известий, и они не заставили себя ждать.