Взгляд висельника

– Делай, что он говорит, – сказал Сережа и отключил телефон.

Он вспомнил это слово, которое характеризует его состояние. Депрессия. Семейный психолог как раз и говорил о ней. Заниженная самооценка и потеря интереса к жизни.

Сережа сидел на кровати, обхватив руками голову. Слабый сквознячок пробежал по ногам. Он посмотрел на окно. Прозрачные шторы едва колыхнулись. Сергей прекрасно помнил, что отец снял ручки. Но он подумал об этом еще в спортшколе. Он взял куртку и похлопал по карманам. Выудил белую Г-образную ручку и встал. Он подошел к окну и примерил свою находку. Ручка встала как влитая. Последний кораблик-мысль размяк, и в голове стало совсем пусто. Сережа открыл окно, залез на подоконник и глянул вниз. Мысли в голове так и не появились.

Он прыгнул вниз, когда отец зашел в комнату, чтобы позвать его пить чай.

* * *

Игорь набрал Серегин номер еще раз. Нет. Слишком поздно. Док уже был у него. Вдруг какая-то тень промелькнула за спиной. Игорь обернулся. В комнате никого не было. Игорь теперь еще больше уверился в том, что он к нему придет. Он приходил ко всем, кого не мог убедить через компьютер. Он приходил, чтобы убедить в личной беседе? Вряд ли. Он приходил, чтобы убить.

Снова какая-то тень заслонила настольную лампу. Игорь резко обернулся и тут же отскочил. Споткнулся и растянулся у стеллажа. Человек в черном сидел на вращающемся стуле к нему спиной. Он что-то набирал на клавиатуре. Быстро, словно провел с компьютером не один десяток лет. Лежа на полу, Игорь не видел экрана монитора. Его закрывала спина пришельца. Ильичев встал. Ему было страшно, но любопытство перевешивало страх. Он сделал шаг вперед, потом еще один. Незнакомец определенно что-то писал. Буквы появлялись на белом листе экрана со скоростью, которой позавидует опытная стенографистка. Что он мог писать? Ну не сценарий же его убийства. Но понимание пришло очень быстро. Это могла быть только предсмертная записка. Игорь не успел даже отскочить, когда лицо, переливающееся сотнями цифр, оказалось напротив его лица. Гость не обернулся, его лицо просто появилось с затылка, причем руки продолжали колдовать с клавиатурой. Тонкие губы растянулись в улыбке.

– Ты еще не передумал? – электронный голос залетел в мозг Игоря откуда-то издалека.

Руки перестали печатать. Игорь увидел, как текст сохранился. Мужчина не глядя вырвал мышь из системника. Руки с проводом переместились в сторону Игоря точно так же, как лицо. Только лежали на столе, и вот они уже протягивают шнур Ильичеву.

– Я не могу, – прошептал Игорь.

Его будто парализовало, он не мог двинуть ни рукой, ни ногой.

– Я тебе помогу.

Игорь не мог понять, куда делись его вопросы к этому чудовищу. Он только шептал, что не может. Хотя очень хотел спросить: почему? Почему именно они? Зачем все это?

– Потому что вашей семье нужна помощь, – электронный голос прозвенел, будто из динамиков монитора.

– Ты хочешь меня убить, чтобы помочь семье?

– В точку, – улыбнулась тварь и протянула шнур. Компьютерная мышка качнулась, словно дохлая крыса. – Может, сам?

Игорь вздрогнул, будто его током ударили, но руку протянул. Какая-то черная дымка начала отделяться от гостя и обволакивать Ильичева. Подросток затаил дыхание, не желая вдыхать эту заразу. Но она начала просачиваться через уши, глаза и поры. Он чувствовал, как обжигающая дымка заструилась по венам. Депрессия накрыла его моментально. Он был подавлен, и шнур в руках незнакомца казался единственным выходом из сложившейся ситуации.

– Это я во всем виноват, – прошептал сухими и шершавыми, как наждачная бумага, губами Игорь.

– Ты о чем? – Dr Weber издевался.

– Я виноват, что они разводятся.

– Так сохрани семью, – улыбнулся мужчина.

* * *

Александра усадили на заднее сиденье полицейского «Форда». Он был не в себе от горя и собственной беспомощности. Сережу увезли в Щербинскую городскую больницу. Мальчик был без сознания, но жив. Жив! Саша думал, что это хорошо. Потом он винил себя, что допустил подобное. Полиция усугубляла эту мысль. Они не обвиняли его прямо, но весь их вид говорил: ты убийца.

– Вы пили что-нибудь сегодня? – не поворачиваясь к нему, спросил полицейский.

– Что? – не понял Саша.

– Я спросил: что ты пил сегодня? – теперь полицейский не скрывал неприязни.

– Я не пью, – как-то не очень уверенно произнес Истомин.

– Ну что, папаша, за собой-то вины не чувствуешь?

Нет, они его не обвиняли в попытке убийства. Они даже не обвиняли его в доведении до самоубийства. Они просто спрашивали, как он себя чувствует после всего этого. Вспоминает ли о том, что редко ходил с ним на каток или стадион, в театр или музей, редко играл с ним в настольные игры или бадминтон. А когда он с ним просто поговорил о боксе или хоккее, о его взаимоотношениях с друзьями? Разговоры об окружающей агрессии были единственными. Мог он ими доконать мальчугана? Мог, если б не одно «но». Истомин собирался озвучить свои мысли, но тут же осекся. Надо было сначала все проверить.

– Соседи говорят, что за несколько минут до того, как он выбросился, вы ругались.

Истомин поднял на полицейского глаза, полные слез.