Подобные вопросы: «почему цвет цветный, а зелень зеленая?
» аналогичным образом распространяются и на антагонистические понятия, такие, например, как теплое и холодное и т. п. Давая определение предметам и явлениям, мы выделяем критерии их разграничения, наделяя их свойствами, отличными друг от друга. При смешении или подмене свойств одних предметов другими и наоборот мы получаем критерии, свойственные акту «ошибочности», или «ложности» самого итогового суждения. Например, называя нечто холодное горячим, черное – белым и т. п. Мы с легкостью можем сказать, что есть человек с туловищем лошади, понимая под «туловищем» нечто довольно неопределённое и абстрактное. Когда нам задают вопрос относительно того, «что есть туловище», мы раскладываем его на составные части, давая ему определение, таким образом, приписывая те или иные части тела к понятию туловища. Таким образом, мы формируем в нашем ментальном опыте факт понимания. Однако понимание чего? Туловища? Нет, понимание того, что в него входит, из чего оно состоит, при том, «что в него входит» не есть то, что оно «есть». «Входить в состав», по сути, отождествляется с ассоциативно воспринимаемой характеристикой предмета или явления и в итоге предстает как то, что воспринимается, что суть две разные вещи. Однако алгоритм нашего понимания складывается в зависимости именно от того, что чем больше информационных составляющих компонент на единицу описания «нечто», например туловища, тем «подробнее», «понятнее» и «продуктивнее» ответ, а соответственно, и выше акт удовлетворенности актом «понимания».Отождествление того, что описывается, и того, что воспринимается, есть заблуждение. Так, нет необходимости в определении солнца или света и его восприятии именно таким, как именно оно есть для нас, например, что это горячий шар, что это температура и т. п. Однако если это не так объективно, почему мы можем наделять в понятийной форме одни состояния свойствами других и наоборот? Почему мы можем форменно сказать: теплое – это не теплое, а холодное и т. п. «Произвольность
» акта восприятия и выражения данного акта вовне коррелирует к уникальности и сложности самого субъекта восприятия, к его «инаковости» по отношению к его природе, обладание «творческим началом» и т. п. Сложность и дихотомичность «со-творения» есть функция реализации жизненного потенциала. Можно сказать, что ошибочность и произвольность есть суть необходимые константы акта нашего существования. Вопрос: каковы же их телеологические составляющие? Зачем и как они возможны? Это предопределенность или суть акт свободной воли?Проблема в том, что мы воспринимаем одни воспринимаемые состояния совместно с другими, взаимодействующими по неизвестному нам алгоритму. Например, ошибочность мы воспринимаем как нечто негативное, как нечто идущее вразрез с закономерностями того нечто «правильного
», что есть. Это отнюдь не так, это так не работает. «Правильность» и «ошибочность» есть суть акты «восприятия» того или иного явления определенным образом и под определённым углом, однако до тех пор, пока не произойдет иное. Нечто «иное» есть категория переломного момента (точка бифуркации) в акте восприятия. Все держится, существует и имеет значение лишь в акте восприятия и осознания такого рода восприятия. Иное меняет местами дихотомические разности антагонистических сущностей. Понятийная матрица и общественное сознание следуют логике «иного», то есть именно перелом и специфика акта восприятия характеризуют истину, ошибочно воспринимаемую за правильность. Истина это то, что при неизменчивости восприятия остается на том же месте. Истина не подвержена атрибутивности и многофакторности, истина всегда остается на своем месте.P.S.