— Я просто волнуюсь — ведь если ты будешь вкалывать без бабок, то как же ты ящик пива купишь? Ты давай, Костик, что-то меняй в своем деле...
— Я подумаю.
— А то иди к нам в автосервис. У нас как-то все попроще. И при принципах, и при бабках. Как тебе моя идея?
— Хорошая идея. Только кто тебя будет отмазывать, когда ты в следующий раз проломишь череп чемпиону области по вольной борьбе?
— А я не люблю, когда у меня в конторе посторонние качки начинают выпендриваться, — признался Сидоров. — Но вообще ты прав — оставайся при своем деле. Как это у Пушкина — мамы всякие важны, мамы всякие нужны!
— Это не у Пушкина, — сказал я, притормаживая у ворот сидоровской станции автосервиса.
— Значит, у Лермонтова, — заявил Сидоров, выбираясь из «Форда». — Не забывай, у меня всего семь классов.
Глава 25
Прикинув в уме расстояние от автосервиса до клуба железнодорожников и до кафе «Босфор», я решил, что ближе будет наркоманский притон. И хотя свежего воздуха там было наверняка немного, заехать туда стоило — в разговоре с Фокиной Артур мог и пошутить. В своем стиле.
Проехав по улице мимо клуба железнодорожников, я убедился, что Кристи была права — снаружи клуб выглядел заброшенным, а парадная дверь была заколочена здоровенной доской. Я покружил по кварталу и в конце концов протиснулся по переулкам к клубу в тыл.
Я заглушил мотор и задумался. Когда-то давно мне приходилось участвовать в операции по зачистке подвала, который облюбовали для ночлежки десятка три наркоманов. Воспоминания у меня остались тяжелые. Не столько из-за стоявшей в том подвале вони, не столько из-за дико визжавших и царапавшихся девчонок с глазами безумных старух, которых мы вытаскивали на свет и грузили в автобус. Не столько из-за того, что в дальнем углу подвала я наткнулся на труп подростка лет пятнадцати. В тот день один из моих друзей в суматохе получил удар ножом в шею. Лезвие рассекло артерию, и все, кто стоял поблизости, были забрызганы его кровью. Он умер, едва я вытащил его из подвала.
Не то чтобы я с тех пор ненавидел наркоманов. Ненавидеть целые категории людей — по меньшей мере глупо. Просто я никогда не забывал это ощущение — слабеющий пульс своего умирающего друга. Неизвестно где сейчас пребывающий Коля Фокин как-то сказал своей подруге, сероглазой Кристи: «Я хочу расширить сознание». Что ж, это так. Наркотики расширяют сознание. Просто некоторые люди расширяют свое сознание настолько, что выходят за рамки человеческого и больше никогда туда не возвращаются. Я опасался, что встречу в клубе железнодорожников именно таких людей.
Поэтому я основательно экипировался. Я положил в карман брюк электрошокер. Я надел наплечную кобуру, засунул туда «беретту», предварительно вставив обойму. Сверху я надел спортивную куртку. Кобура выпирала под мышкой, но я думал, что в клубе будет темно и мое вооружение не будет бросаться в глаза.
А чтобы самому все вовремя замечать, я взял фонарик. Потом я сделал жест доброй воли — позвонил Максу и сказал ему, где в данный момент стоит его «Форд».
— Что ты этим хочешь сказать? — насторожился Макс. — Ты его там бросаешь, что ли?
Я не стал вдаваться в долгие объяснения.
— Если через двадцать минут я не перезвоню, тебе лучше поторопиться подъехать сюда за своей машиной, — посоветовал я ему. Он обозвал меня каким-то мудреным словом и продолжал обзывать, пока я не отключил телефон.
Сначала был деревянный забор. Я отыскал висевшую на одном гвозде доску, отодвинул ее и пролез на другую сторону. Потом была куча битого кирпича, граничившая с горой дурно пахнущего мусора. Я осторожно прошел по кирпичам во двор и остановился.
На меня смотрели пустые окна клуба. Некоторые из них были заколочены листами фанеры, некоторые — заложены кирпичом. Стекла в оставшихся окнах были забрызганы краской, покрыты многолетней пылью. Дом и с этой стороны производил впечатление необитаемого. Пока я не увидел дверь.
Выкрашенная в бледно-синий цвет дверь с едва видными следами надписи «служебный вход» слегка покачивалась на петлях, словно приглашая войти. Я не спешил. Я прикинулся случайно забредшим сюда простаком, бесцельно блуждающим на задворках заброшенного здания. Как там выразился Гарик — «праздношатающийся тип, нарывающийся на неприятности»? Вот таким я и прикинулся.
С любопытством крутя головой по сторонам, я все время подбирался к двери, одновременно пытаясь уловить хотя бы малейший признак жизни на верхнем этаже, за грязными стеклами, будто за опустившимися веками этого дома, не желавшего больше смотреть на внешний мир и живущего лишь тем, что творится внутри.
Однако клуб не подавал признаков жизни. Лишь однажды, когда я был уже в паре шагов от двери, внезапно хлопнула, закрывшись, форточка в одном из окон. Но это мог быть обычный сквозняк.