Чьи тела повалились на пол? Если, это конечно, были тела. Я представил мертвых стариков, но не испытывал облегчения, и питал надежду на то, что они были живы. Они сейчас менее страшный враг чем люди, которые сюда ворвались, а в данный момент кроме солдат Криса врываться некому. Старики хотя бы были готовы выслушать мои объяснения, а эти, стоит им сорвать противогаз с моего лица, либо сразу пристрелят, либо отправят к Крису, который меня точно не отпустит. Вид пыточных инструментов, и картинки, которые он вызывал, не умолял моей жалости к старикам, что возможно мертвы. Хоть бы они были живы, подумал я с надеждой. Приоткрытая дверь со скрипом распахнулась, стукнувшись о стену, и из-за стены бегло выглянул человек в противогазе. Его появление ответило на вопрос о том, кто остался жив после перестрелки. Похоже, старики не выдержали этой короткой осады, и пали, защищая свою крепость.
А что эти со мной сделают? Сердце пропустило пару ударов, и я увидел перед мысленным взором залившиеся огнем дула автоматов, отправивших в меня пули. Если со стариками был хоть какой-то шанс, то с этими уже ничего не выйдет. Крис определенно в курсе, что Шон сбежал, забрав оружие и форму сопровождавшего его охранника.
Наверняка команда «Найти и уничтожить» была отдана и теперь была обязательна в исполнении каждым солдатом, служившим у Криса. Без сомнений они проверяли каждого, кто хоть отдаленно напоминал беглеца. Мне конец. Смирившись, я закрыл глаза.
– Тут пленный! – Послышался глухой голос. – Нет больше никого, чисто всё!
Я набрался смелости, и поднял веки. Если уходить, то уходить достойно глядя в глаза палачу. В комнату шагнули два солдата в точно такой же, – как и у меня, – форме и, подойдя, стали спешно резать веревки и стягивать их с меня.
– Ты живой? – Спросил боец, потянув ладонь к моему противогазу, и я отбил её. Вздрогнув, он отвел руки. – Ладно-ладно! Живой значит!
Они обступили меня, и я отчетливо слышал стук собственного сердца. Приступ смелости кончился, и я зажмурил глаза. Я хочу жить! Услышав чей-то крик, я снова поднял веки.
– Веревки сняли?! Свяжите снова его! Откуда нам знать, что это не Криса контрабас?!
– В смысле?! – Опешил тот, который пытался снять с меня маску. – Он тут сидит, загибается может, а мы его бросить должны?! Да и какая разница, кто?! Видел он нас, можно подумать, в лицо знает! – Возразил он, покрутив ладонью перед маской. – Он никакой! И без оружия к тому-же! Да и нам народ надо, давай возьмем! Крысы Криса, – он усмехнулся, восхитившись собственной рифме, – поодиночке не ходят! Только стайками!
– Жратву ты ему из своего пайка будешь, и потащишь тоже на себе?! У нас нет на него не еды, не времени! Нам нужно чистить следующий бункер, и валить, пока Крис не спохватился, и не отправил за нами погоню! Давай или вали его, или нам валить надо, решай сам! Забираем всё ценное, стволы, и уходим!
Следующий бункер. Усмехнувшись, я вспомнил бункер Шона, и понял, что они расстроятся, когда туда придут. Кто-то до них уже обнес его. Видимо, это не солдаты Криса, а обычные дезертиры и мародеры, бегущие к чему-то своему. Горько выдохнув, человек, освободивший меня, взглянул на прощание мне в глаза.
Я не знал, что он решит сделать. Убить меня, или отпустить? Какой приговор вынесет его внутренний судья, и что скажет сделать? Господин судья, Господа присяжные, помилуйте! У меня еще куча дел, которые я не успел доделать и меня семья, которую я хочу увидеть! У меня жизнь, которую я толком не прожил. Тут же я представил себя на кладбище рядом с десятками тысяч других мертвых солдат и драконов, которые умерли в возрасте двадцати лет. Что они успели увидеть? Что они успели сделать до того, как политиканы отправили их подыхать за «Национальные интересы»? Я читал много военных дневников, и историй, – когда отец учил меня тактике, – где описывались опасные операции и моменты переживаний, доводящие меня до душевных слез. Папа учил меня человеческим тактикам ведения боя, и драконьему военному искусству, а я, вместо того, что бы учится этому большому мастерству, думал, чего хорошего даёт людям и драконам война? Со временем я пришел к выводу, что нихрена хорошего она не дает, по крайней мере, людям, и под фразой «Национальные интересы», чаще всего подразумевался актив, приносящий деньги (старое человеческое платежное средство) толстосумам или правительствам.
Да и защита мирного населения нередко была псевдопредлогом для деликатного и беспрепятственного введения войск. Но хуже мне становилось, когда я думал о людях, вернувшихся с войны, и прихвативших кошмары её с собой. Они приезжали домой, и становились совсем другими, чужими, как это произошло с моим отцом. Он обезумел после начала войны с людьми, он хотел смерти каждому из них, когда узнал, что Крис вытворяет с драконами в горах, и даже не планировал разбираться, кто прав, кто виноват.