Взгляды на жизнь щенка Мафа и его хозяйки — Мэрилин Монро

Мистер Страсберг вошел в репетиционный зал. Вот он, гуру, волшебник, старый мультяшный котяра. Его беспокоила собственная женственность, и, возможно, именно поэтому он часто изъяснялся стихами, но втайне читал Колетт и при любом удобном случае старался думать по-кошачьи. Его ученики — ликующие, задыхающиеся и полные надежд — расселись по рядам и стали разглядывать усатое лицо Страсберга. «О чем он думает в эти секунды, перед тем как заговорить?» — гадали они. Я отвечу, можно? Его мысли покатились ко мне, точно новенький блестящий четвертак по прорезиненному полу. Он думал о Кики-ля-Дусетт, кошке Колетт, которая бродила по квартире с зелеными стенами на рю де Курсель, раскладывая изящные кучки по паркетному полу. Атмосфера в той парижской квартире, вспоминал потом Страсберг, была сложной, горькой. Мучительной[25]. Когда Ли хотел почувствовать глубокомысленное умиротворение, он пытался вспомнить снег над Парижем в последний день 1908 года. Ему на ум приходили строчки из письма Колетт, в которых она рассказывала о падающем снеге, похожем на «шениловый занавес, пушистый и ванильный на вкус». Вот о чем думал мистер Страсберг, оглядывая молодых людей, собравшихся в Актерской студии. За мной присматривал приятный джентльмен по имени Кевин Маккарти. Я сидел у него на коленях и смотрел, как мистер Страсберг начинает свое обращение к ученикам: его глаза восторженно поднялись к потолку, а последняя мысль умолкла — мысль о Колетт и двух ее питомицах, играющих под парижским снегом, «точно три безумные женщины на безлюдных улицах города».

— У меня тоже есть голос, — сказал я Кевину. — С каждым месяцем он крепнет и набирает силу.

Должен признаться, в следующий миг я засмеялся, уловив воспоминание мистера Маккарти о словах моей хозяйки: «Ли научил меня дышать, как актриса. Вообще-то я слышала, что дыхание нужно для другого».

— Держись крепче, малыш, — сказал Кевин.

Ли Страсберг оторвал взгляд от потолка и обратил его прямо на меня. Я устроился поудобней, и он начал.

ВСТУПИТЕЛЬНАЯ РЕЧЬ МИСТЕРА СТРАСБЕРГА

Ведь в том и наш триумф, друзья мои актеры, —

Не обращать вниманья на дурные приговоры.
Подчас мы медлим, иногда забываем слова,
Но планкой нашей остаются небеса.
Мы тайны времени стремимся показать,
Веру и все прочее,
Быта благодать.
Воображение — наш самый главный бог,
Вы меня слышите, Генри, Мэрилин, Пол?
Придите однажды домой, лучше одни,
И ощутите новых чувств трезвон внутри.
В этом весь метод, система, подход:
Труд и все прочее,
Но мечтам дайте ход.
В Лоуэр-Ист-Сайд, работать не в силе,
Я долгое время жил в О'Ниловом мире:
Иммигрантский эфир, бары, причалы —
То было нашего пути начало.
Клей для париков — до сих пор моя головная боль,
Память и прочее Помогают вжиться в роль.
Не оскверняйте тишину аплодисментом,
Игра на сцене — как признанье в сокровенном,
Искусство чувствовать сродни искусству жизни,
Мы не играем, а вникаем в смыслы.
Полная сознательность важнее всего,
Чувств и прочего, —
Человеческое зерно.