"Насилие, - писал Ф. Энгельс, - играло также и некоторую другую роль (кроме свершителя зла), именно революционную роль, где оно, по словам Маркса, является повивальной бабкой всякого старого общества, когда оно беременно новым... Насилие является тем орудием, которым общественное движение пролагает себе дорогу и ломает окаменевшие и омертвевшие политические формы". (там же, том 20, стр. 189).
Так было и в России, где самодержавие с его чиновничьим, бюрократическим аппаратом управления было такой омертвевшей политической формой, и потому оно было сметено февральской революцией с такой легкостью.
Что это было именно так, а не иначе, свидетельствуют многие современники разных политических направлений: Н. Бердяев, Базаров, Зензинов, Суханов и многие другие, в том числе Г. Уэллс.
"Нельзя даже сказать, - писал Бердяев в "Русской мысли", - что февральская революция свергла монархию в России. Монархия в России сама пала, ее никто не защищал, она не имела сторонников".
"Ни одна организация не может приписать себе чести руководства первыми днями революции". (В. Базаров "Первые шаги русской революции").
"Революция, - писал один из руководителей правых эсеров Зензинов, ударила как гром с неба и застала врасплох не только правительство, думу и существовавшие общественные организации... Она явилась неожиданностью для нас, революционеров". ("Дело народа", 15-III-1917 г.)
"Основная катастрофа, - писал английский писатель Г. Уэллс, в книге, посвященной революции 1917 года, - произошла в 1917 году, когда чудовищно бездарный царизм стал окончательно невыносимым. Он разорил страну, потерял контроль над армией и доверие всего населения. Его полицейский строй выродился в режим насилия и разбоя. Падение царизма было неизбежно". (Г. Уэллс, "Россия во мгле", Госиздат, Москва, 1958 г., стр. 35).
Сам народ совершил революцию.
Отношение Ленина к роли насилия в русской революции лучше всего сформулировано им в его речи, посвященной памяти Я.М. Свердлова:
"Без революционного насилия " пролетариат не смог бы победить. Но также не может быть сомнения в том, что революционное насилие представляло из себя необходимый и законный прием революции лишь при наличии определенных и особых условий, тогда как гораздо более глубоким постоянным свойством этой революции и условием ее победы являлись и остаются организация пролетарских масс, организация трудящихся". (том 38, стр. 74).
В другом месте, говоря об отношении компартии к репрессиям против врагов революции, В.И. Ленин сказал:
"Юнкера попробовали устроить восстание, но мы справились с ними: они в Москве устроили бойню и расстреливали на кремлевской стене солдат. Но когда уже народ победил, он сохранил врагам не только воинскую честь, но и оружие... Нас упрекают, что мы арестовываем. Да, мы арестовываем, и сегодня мы арестовали директора Государственного банка. Нас упрекают, что мы применяем террор, но террор, какой применили французские революционеры, которые гильотинировали безоружных людей, мы не применяли и, надеюсь, не будем применять, так как за нами сила. Когда мы арестовывали, мы говорили, что мы вас отпустим, если вы дадите подписку в том, что вы не будете саботировать. И такая подписка дается". (Ленин, "Речь на заседании Петроградского совета 17 ноября 1917 года", том 35, стр. 63).
Так думал Ленин в начальный период революции, пока контрреволюция не начала вооруженную борьбу против советской власти.
И Маркс, и Энгельс, и Ленин считали, что при определенных обстоятельствах переход власти из рук буржуазии в руки рабочего класса может быть осуществлен без революции, мирным парламентским путем. Ф. Энгельс был противником восстаний, если их не поддерживает абсолютное большинство трудящихся.
"Прошло время, - писал Энгельс, - внезапных нападений и революций, совершаемых немногочисленным сознательным меньшинством, стоящим во главе бессознательных масс. Там, где дело идет о полном преобразовании общественного строя, массы сами должны принимать в этом участие, сами должны понимать, за что идет борьба, за что они проливают кровь... Но для того, чтобы массы поняли, что нужно делать, необходима длительная настойчивая работа..." (Энгельс, предисловие к "Классовой борьбе во Франции").
"Маркс и Энгельс, - писал Солженицын, - в своей переписке неоднократно говорят, после прихода к власти нужен террор. Неоднократно они пишут: придется повторить 1793 год. После прихода власти нас станут считать чудовищами, на что нам, конечно, наплевать".
Передернутые Солженицыным выдержки искажают взгляды Маркса и Энгельса.