Взгляды

«Основная сила, тормозящая дело объединения республик в единый союз… это великодержавный шовинизм. Вовсе не случайность, товарищи, что сменовеховцы похваливают коммунистов-большевиков, как бы говоря: вы о большевизме сколько угодно говорите, о ваших интернационалистических тенденциях сколько угодно болтайте, а мы-то знаем, что то, что не удалось устроить Деникину, вы это устроите, что идею великой России вы, большевики, восстановили, или ее, во всяком случае, восстановите… Не случайность и то, что даже в некоторые наши партийные учреждения проникла эта идея. Я был свидетелем того, как на февральском пленуме, где впервые ставился вопрос о второй палате, в составе ЦК раздавались речи, не соответствующие коммунизму, речи, не имеющие ничего общего с интернационализмом. Все это знамение времени, поветрие. Основная опасность, отсюда проистекающая, опасность, проистекающая от того, что в связи с НЭПом у нас растет не по дням, а по часам великодержавный шовинизм, самый заскорузлый национализм, старающийся стереть все нерусское, собрать все наши управления вокруг русского начала и придавить нерусское.

Основная опасность состоит в том, что при этакой политике мы рискуем потерять то доверие к русским пролетариям со стороны бывших угнетенных народов, которое приобрели они в октябрьские дни, когда русские пролетарии скинули помещиков, русских капиталистов, когда они, русские пролетарии, разбили национальный гнет, вывели войска из Персии, из Монголии, провозгласили независимость Финляндии, Армении и вообще поставили национальный вопрос на совершенно новые основы. То доверие, которое мы тогда приобрели, мы можем растерять до последних остатков, если мы все не вооружимся против этого нового, повторяю, великорусского шовинизма, который бесформенно ползет, капля за каплей впитываясь в уши и в глаза, капля за каплей изменяя дух, всю душу наших работников так, что этих работников рискуешь не узнать совершенно». (Подчеркнуто мной. — Авт., ХII-ый съезд РКП(б), 1968 год, стр. 484–485).

Я привел большую выдержку из доклада Сталина на XII-м съезде партии, потому, во-первых, что она характерна для последующего поворота Сталина в сторону великорусского национализма, и, во-вторых, потому, что она стала исходным моментом для моих выводов о национальной политике Сталина.

Известно, и это я много раз подчеркивал в своих рассуждениях, что Сталин приписывал другим деятелям мысли, которые он вынашивал в своей голове и которые являлись в тот момент, когда он их высказывал, еще не созревшими и не созвучными эпохе.

У меня закралось сомнение, а не являются ли высказанные им взгляды отражением личных настроений самого Сталина, если сопоставить его слова, произнесенные им на ХII-м съезде, с теми идеями, которые он осуществил впоследствии на практике.

Для того чтобы убедиться в правдивости такого предположения, достаточно сопоставить мысли, высказанные им в 1923 году, с его мыслями, высказанными им Литвинову в 1939 году. Вот они в том виде, как они переданы в дневнике М. М. Литвинова.

«Коба вызвал меня, чтобы обсудить будущие отношения на основе договора 1933 года….. Мы должны установить самые тесные и наиболее интимные отношения с Рузвельтом и его группой и дать им моральную гарантию, что мы будем на их стороне в случае решительного мирового конфликта…

Я спросил Кобу, в чем состоят моральные гарантии, которые он имел в виду. Он помолчал секунду, потом сказал:

— Мы должны понять простое положение. Мы представители русского государства, воспреемники всего, что было создано прежде нашего времени. Мы не можем прервать исторический процесс и начать новую политику, как будто И. Грозный и П. Великий никогда не существовали.

После еще одной паузы он продолжал:

— Или А. Невский, который сражался против тевтонских рыцарей. Мы должны сделать это отчетливо понятным, что мы будем продолжать старый исторический процесс, — что спор наш с Германией будет осуществляться на полях сражений…»

Сталин совершенно ясно сказал Литвинову, что наше советское государство продолжает старый исторический процесс, то есть ведет борьбу за Российскую империю.