Взгляни на дом свой

Моими друзьями были соседские ребята: Лёня Бандурин, Серёжа Колмаков и Витя Кривошеев. Все мы жили в городке Гагарина, но в разных домах. Лёня Бандурин, светлый смешливый паренёк, жил у бабушки Клавдии Дмитриевны на птичьих правах, мать наезжала временами из Свердловска. Колмаков учился в одном классе вместе со мной. Их давно уже нет в живых: Серёжа сошёл с ума и как-то тихо умер на Агафуровских дачах, так звали областную психиатрическую больницу. Лёня с матерью переехал в Город, после окончания школы учился в ювелирном техникуме, работал на фабрике, но не справился, там его обвинили в растрате драгметаллов, после смены надо было тщательно собирать всю пыль после шлифовки золотых деталей и сдавать под расписку, а он то чихнёт, то смахнёт рукавом. Его уволили, на другие работы не принимали. Витя звал его в Серги, хотел устроить у себя в оформительской мастерской, у него был талант к рисованию, но Лёнина бабка ни в какую не хотела поселить его у себя, живя одна в двухкомнатной квартире в городке Гагарина. Потом она умерла, квартиру продали, Лёня продолжал жить в Свердловске с матерью. Писал письма мне в общежитие на Малой Пироговской в Москву. На обороте открытки «Слава отличникам военно-морского флота!» такой текст: «Привет Лёня! Хочу оправдать себя этой открыткой. И так практика у нас закончилась, а сейчас учёба. Успехи неважные, т. к. нет у меня изюминки, как сказал мастер. 14-го у нас экзамен по минералам. Ну ни пуха, ни пера мне, к чёрту. А ты, значит, до самого лета не покажешь носа в Серги? У меня каникулы в июле и августе. Пока. Леонардо». Присылал эскизы ювелирных изделий, исполненных на чёрном фоне разноцветной гуашью, сопроводив их такой фразой: «Живу и творю на ниве, пока не каменной, но на золотой и серебряной (запонки и серьги), и отнюдь не малоплодородной… У меня сейчас практика. Одни муки. Никакого творчества для художества. Сейчас в городе ужасная грязь… Извини, что так мало и коряво. Ещё напишу. Пока. Леонард… У нас в Свердловске уже весна и даже немножко лето. Я уже хожу без шапки и даже кепи! Скоро надену свой серый «пинджак» из пальтового материала типа драп-дерюга и начну ходить по улицам Свердловска и выпендриваться. Жаль, что ты не увидишь меня».

Мать решила обустроить свою одинокую жизнь, нашла себе жениха, сын стал помехой, и она убедила врачей, что у Лёни не в порядке с головой, и отправила лечиться в Берёзовский психоневрологический интернат, приписав ему душевную болезнь, оформив инвалидность. В этой богадельне он и скончался от неизвестной болезни через некоторое время. Похоронили его на кладбище при учреждении, как одинокого бесправного гражданина. Я и по сей день не могу понять, как могло так случиться, почему он ушел так рано, так несправедливо.

С Виктором Ивановичем Кривошеевым мы продолжаем общаться, он с рождения живёт в Нижних Сергах, закончил Пятую школу, после армии устроился на Завод в прокатный цех, потом там же работал художником-оформителем. Сдружила нас общая любовь к чтению, у моего друга великолепная библиотека, которую он собирал всю жизнь. Сейчас он заботится о моей маленькой квартирке на улице Розы Люксембург, в которую мы перетащили часть вещей из старой квартиры моей матери и где я останавливаюсь, когда возвращаюсь на родину, чтобы дыхнуть воздухом Урала, взобраться на верхушку Кукана, пройти на лодке в верховье Пруда или на Плоский камень, как в далёком детстве.

Квартирка эта располагается в кирпичном доме, в котором когда-то взорвался газ, один подъезд совсем обвалился, погребя под обломками одинокую старушку с первого этажа, никто не помнил, как её звали. Может, Августина Пегасьевна, нет, так звали бабушку Серёжи Колмакова, маленькая, как старый воробей, она всегда сидела у окна кухни напротив трансформаторной будки, сложенной из серого кирпича, как все дома в Городке, и смотрела на перепутанные электрические провода, на которые иногда садились голуби и сороки. Взорвавшийся дом отремонтировали, залатали трещины, он стал почти как новенький, вот сюда я и переехал. Этот дом так и зовут — «взорвавшийся», можно не говорить адрес, а просто сказать: тот дом, что когда-то взорвался, — и все знают, о каком доме ты говоришь. Стоит он на краю городка Гагарина, на улице Розы Люксембург, недалеко от того дома, где я провёл своё детство и откуда уехал искать лучшей доли в Москву.