Взгляни на дом свой, ангел

– А как ты собираешься помешать мне пристраститься к спиртному, Люк? – сказал он. – Бросаясь на меня сзади и начиная меня душить? Больше ты никогда ничего не делал, чтобы узнать меня поближе.

– А? – иронически заметил Люк. – Ты считаешь, что мы тебя не понимаем?

– Да, – негромко сказал Юджин. – По-моему, не понимаете. Вы ничего обо мне не знаете. Я ничего не знаю ни о тебе, ни о ком из вас. Я прожил рядом с вами семнадцать лет, и я чужой вам. За все это время ты хоть раз разговаривал со мною как брат? Рассказал ли ты мне что-нибудь о себе? Ты когда-нибудь пробовал стать моим другом или хотя бы товарищем?

– Я не знаю, чего ты хочешь, – ответил Люк, – но мне казалось, что я делаю как лучше. Рассказать о себе – но что бы ты хотел знать?

– Ну, – сказал медленно Юджин, – ты на шесть лет старше меня: ты уезжал учиться, ты работал в больших городах, а теперь ты служишь в военном флоте Соединенных Штатов. Почему ты всегда держишься, как господь всемогущий? – продолжал он с едкой горечью. – Я ведь знаю, как ведут себя моряки! Ты не лучше меня! Как насчет выпивки? А насчет женщин?

– Так при матери не говорят, – строго сказал Люк.

– Да, сын, – сказала Элиза обеспокоенно, – мне не нравятся такие разговоры.

– Хорошо, я не буду говорить так, – сказал Юджин. – Но я заранее знал, что ты скажешь именно это. Мы не хотим, чтобы нам говорили то, что нам и так известно. Мы не хотим называть вещи своими именами, хотя и готовы называть друг друга оскорбительными кличками. Мы называем подлость благородством, а ненависть – честью. Чтобы превратить себя в героя, ты должен выставить меня подлецом. Ты и в этом не сознаешься, но это так. Ну, хорошо, Люк, мы не будем говорить ни о черных, ни о белых дамах, с которыми ты, быть может, знаком, раз это тебя смущает. Продолжай изображать из себя бога, а я буду внимать твоим наставлениям, как мальчик в воскресной школе. Но я предпочел бы просто перечесть десять заповедей, в которых все это изложено короче и лучше.

– Сын, – сказала Элиза со старой своей тревогой и безнадежностью, – нам надо стараться ладить друг с другом.

– Нет, – сказал он. – Я один. Я пробыл тут у вас в ученичестве семнадцать лет, но оно приходит к концу. Я знаю теперь, что мне удастся спастись; я знаю, что не повинен перед вами ни в каком преступлении, и больше я вас не боюсь.

– Что ты, милый! – сказала Элиза. – Мы делали для тебя все, что могли. В каком преступлении мы тебя обвиняем?

– В том, что я дышу вашим воздухом, ем вашу еду, сплю под вашей крышей; в том, что ваша кровь течет в моих жилах; в том, что я принимал ваши жертвы и одолжения и в том, что я неблагодарен.

– Мы все должны быть благодарны за то, что имеем, – нравоучительно сказал Люк. – Много людей с радостью отдали бы правый глаз за те возможности, которые тебе предоставляли.

– Мне ничего не предоставляли! – страстно сказал Юджин, повышая охрипнувший голос. – Я больше не намерен смиренно сносить в этом доме все. Мои возможности я создал сам вопреки вам всем и вашему сопротивлению. Вы послали меня в университет, потому что у вас не оставалось другого выхода, когда весь город осудил бы вас, если бы вы этого не сделали. Вы послали меня после того, как Леонарды три года превозносили меня, и послали на год раньше, чем следовало бы, когда мне не было еще шестнадцати, – с коробкой бутербродов, одним сменным костюмом и наставлениями вести себя хорошо.

– Они, кроме этого, посылали тебе деньги, – сказал Люк. – Не забывай этого.

– Если бы я и позабыл, то вы, остальные, мне об этом напомнили бы, – ответил Юджин. – В этом-то все и дело, верно? Мое преступление в тот вечер заключалось не в том, что я напился, а в том, что я напился не на свои деньги. Если бы я плохо учился в университете на свои деньги, вы бы не посмели ничего мне сказать, но если я хорошо учусь на ваши деньги, вы не забываете напоминать мне о своей доброте и о моей недостойности.

– Да что ты, сын? – дипломатично сказала Элиза. – Никто и слова дурного не сказал о том, как ты учишься. Мы гордимся тобой.

– Напрасно, – сказал он угрюмо. – Я потратил зря немало времени и денег. Но я кое-что извлек из этого… во всяком случае, больше других – и работал за свое жалованье так, как вы этого заслуживали. Я дал вам за ваши деньги все, что положено, и мне не за что вас благодарить.

– То есть как? То есть как?! – резко сказала Элиза.

– Я сказал, что мне не за что вас благодарить, но я беру свои слова назад.

– Так-то лучше, – сказал Люк.

– Да, мне есть за что вас благодарить, – сказал Юджин. – Благодарю за каждую грязную страстишку и похоть, живущую в оскверненной крови моих благородных предков. Благодарю за каждую язву, которая может разъесть меня. Благодарю за любовь и милосердие, которые мяли меня о лохань за день до рождения. Благодарю за деревенскую бабку, которая принимала меня и загноила мой пупок. Благодарю за каждый удар и проклятие, полученные от всех вас в детстве, за все грязные каморки, в которых я спал по вашей милости, за десять миллионов часов жестокости или равнодушия и за тридцать минут дешевых советов.