Взгляни на дом свой, ангел

Иисус Назареянин Гант, подвергающийся насмешкам и поношениям, оплёванный, ввергнутый в темницу за чужие грехи, но благородно молчащий, предпочитая смерть, лишь бы не причинить боль любимой женщине. Гант — Неизвестный Солдат, президент-мученик245, убитый бог Последнего Снопа,246 чья смерть приносит богатый урожай. Герцог Гант Уэстморлендский, виконт Пондишерри, двенадцатый лорд Раннимед, который инкогнито ищет истинную любовь в девонских спелых хлебах и находит белые ноги под ситцем на душистом сене. Да, Джордж Гордон Ноэль Байрон Гант, несущий великолепие своё кровоточащего сердца через всю Европу, и Томас Чаттертон247 Гант (этот блистательный юноша!), и Франсуа Вийон Гант, и Агасфер Гант, и Митридат248 Гант, и Артаксеркс249 Гант, и Эдуард Чёрный Принц250 Гант, и Стилихон Гант, и Югурта Гант, и Верцингеторикс Гант, и царь Иван Грозный Гант. И Гант — Олимпийский Бык251; и Геракл Гант, и Гант — Лебедь-соблазнитель, и Аштарет252, и Азраил253 Гант, Протей254 Гант, Анубис и Озирис и Мумбо-Юмбо255 Гант.

Но что, очень медленно сказал Юджин во тьму, если я не гений? Он не часто задавал себе этот вопрос. Он был один; он сказал это вслух, хотя и негромко, чтобы почувствовать всю нелепость такого кощунственного предположения. Это была безумная ночь, полная звёзд. Не последовало ни грома, ни молнии.

Да, но что, подумал он с исступленным рыком, что, если кто-нибудь другой думает, будь я не гений? Они бы рады, свиньи! Они ненавидят меня и завидуют мне, потому что не могут быть такими, как я, — и стараются принизить меня, когда могут. Они бы с радостью сказали это, если бы посмели, только для того, чтобы ранить меня. На мгновение его лицо исказилось от боли и горечи: он вывернул шею и схватился за горло.

Затем, как всегда, когда его сердце выгорало, он начал взвешивать этот вопрос обнажённо и критически.

Ну и что, продолжал он спокойно, если я и не гений? Перережу я себе горло, посыплю главу пеплом или проглочу мышьяк? Он медленно, но решительно покачал головой. Нет, сказал он. Кроме того, гениев и так больше чем достаточно. В любой школе есть хотя бы один, и в оркестре кинематографа любого заштатного городишки. Иногда миссис фон Зек, богатая патронесса искусств, посылает парочку гениев в Нью-Йорк учиться. Так что, подсчитал он, в нашей обширной стране согласно переписи имеется не меньше двадцати шести тысяч четырёхсот гениев и восьмидесяти трёх тысяч семисот пятидесяти двух художников, не считая тех, кто уже при деле или занимается рекламой. Для собственного удовлетворения Юджин пробормотал имена двадцати двух гениев, пишущих стихи, и ещё тридцати семи, посвятивших себя роману и драме. После этого он почувствовал значительное облегчение.

Кем, думал он, мог бы я стать, кроме гения? Гением я пробыл уже достаточно долго. Наверное, есть занятия получше.

За этим последним барьером, думал он, не смерть, как я раньше полагал, а новая жизнь — и новые страны.

Он стоял прямо, уперев руки в бока, обратив к свету купол головы — шестидесятилетний, гибкий и стройный, с мохнатыми бровями, с глазами, не утратившими ястребиного блеска, с впалыми яблочными щёками и колючей щёточкой усов. Лицо, на котором насыщался кондор Мысль, в изломах тончайшей злокозненности и софистического злорадства.

Внизу на скамейках они с раболепной упоённостью ожидали его первого глуховатого слова. Юджин глядел на тупые сосредоточенные лица, которых сманили с почтенных скамей кальвинизма в метафизику, край теней. Сейчас его насмешка как молния заблистает у них над головой, но они не увидят её, не ощутят её удара. Они кинутся схватиться с его тенью, и услышат его демонический смех, и будут торжественно бороться со своими нерождёнными душами.

Чистая рука в манжете поднимает обструганную палочку. Их взгляд покорно скользит по её гладкой поверхности.

— Мистер Уиллис!

Белое, ошеломлённое, подобострастное лицо терпеливого раба.

— Да, сэр.

— Что я держу?

— Палочку, сэр.

— Что такое палочка?

— Это… кусок дерева, сэр.

Пауза. Иронические брови ждут от них смеха. Они уродливо хихикают для волка, который их пожрёт.

— Мистер Уиллис говорит, что палочка — это кусок дерева.

Их смех стучит по стенам. Абсурд.

— Но палочка всё-таки кусок дерева, — говорит мистер Уиллис.

— Так же как дуб или телеграфный столб. Нет, боюсь, это не подойдёт. Класс согласен с мистером Уиллисом?

Их серьёзные пыжащиеся лица обдумывают вопрос.

— Палочка — это кусок дерева определённой длины.

— Следовательно, мы согласны, мистер Рэнсом, что палочка — не просто дерево неограниченной протяжённости.

Оглушённое лицо крестьянина, моргающее от напряжения.

— Я вижу, что мистер Гант наклоняется вперёд. На его лице свет, который я и прежде видел там. Мистер Гант по ночам не спит, а мыслит.

— Палочка, — сказал Юджин, — не только дерево, но и отрицание дерева. Это встреча в пространстве дерева и не дерева. Палочка — конечное и непротяжённое дерево, факт, определяемый его собственным отрицанием.