Взгляни на дом свой, ангел

За Гантом ухаживала и кормила его Хелен. Она металась между домом Элизы и домом Хью Бартона в постоянном ритме бешеной энергии и апатии, гнева, истерики, усталости и равнодушия. У неё не было детей, и, по-видимому, ей предстояло остаться бездетной. Поэтому она надолго впадала в болезненную мрачность — во время таких периодов она одурманивалась частыми малыми дозами патентованных тонизирующих средств, лекарствами с высоким содержанием спирта, домашними винами и кукурузным виски. Её большие глаза становились тусклыми и мутными, большой рот был постоянно истерически напряжён, она щипала себя за длинный подбородок и разражалась слезами. Она говорила беспокойно, раздражённо, непрерывно, растрачивая и оглушая себя по воле истерзанных нервов бесконечным потоком сплетен, бессвязной болтовней о соседях, болезнях, докторах, больницах, смертях.

Невозмутимое спокойствие Хью Бартона иногда доводило её до исступления. По вечерам он сидел, не замечая её разглагольствований, сосредоточенно пожёвывая длинную сигару над своими схемами или выпуском «Систем» и «Америкен мэгезин"264. Эта способность уходить в себя вызывала в ней бешенство. Она не знала, что именно ей было нужно, но молчание, которым он отвечал на её злобное поношение жизни, приводило её в ярость. Она кидалась к нему, всхлипывая от злобы, вырывала журнал у него из рук и вцеплялась в его редеющие волосы длинными сильными пальцами.

— Отвечай, когда с тобой разговаривают, — кричала она, истерически захлебываясь. — Я не намерена сидеть здесь вечер за вечером и смотреть, как ты читаешь. Только подумать! Только подумать! — Она разражалась слезами. — С таким же успехом я могла бы выйти замуж за портновский манекен.

— Я же готов с тобой разговаривать, — кисло возражал он, — но ведь что бы я ни говорил, это тебя только раздражает. Что ты хочешь, чтобы я сказал?

И действительно, казалось, что ей, когда она бывала в таком настроении, угодить вообще невозможно. Она сердилась и раздражалась, если с ней во всём послушно соглашались, но возражения или молчание раздражали её не меньше. Её выводили из себя простые замечания о погоде или старательно нейтральные мнения.

Иногда ночью она принималась истерически рыдать в подушку и яростно кричала своему супругу:

— Уходи от меня! Убирайся! Пошёл вон! Я тебя ненавижу!

Он послушно вставал и спускался вниз, но прежде чем он успевал дойти до гостиной, она уже со страхом звала его обратно.

Она по очереди осыпала его то поцелуями, то ругательствами; материнскую нежность, которая душила её, потому что у неё не было ребёнка, она отдала грязной дворняжке, которая как-то вечером забрела к ним полумёртвая от голода. Это был злобный маленький пёс, белый с чёрным, свирепо скаливший зубы на всех, кроме хозяина и хозяйки. На отборном мясе и печёнке он скоро разжирел и ходил вперевалку, спал он на бархатной подушке и ездил с ними в машине, рыча на прохожих. Хелен душила собачонку поцелуями и шлепками, сюсюкала с ней, как с младенцем, и ненавидела всех, кому не нравилась злобность дворняжки. Но большую часть своего времени, любви и бешеной энергии она отдавала отцу. Её ожесточение против Элизы ещё усилилось — мать вызывала в ней жгучее раздражение, часто переходившее в ненависть. Она могла поносить её часами.

— По-моему, она сошла с ума. Как ты думаешь? Иногда я думаю, что нам следовало бы установить над ней опёку. Ты знаешь, что я покупаю для них чуть ли не всю еду? Знаешь? Если бы не я, он умер бы от голода у неё на глазах. Ты ведь знаешь, что так оно и было бы? Она стала такой скрягой, что не покупает еду даже для себя. Боже великий! — крикнула она в ярости. — Разве моё дело заботиться об этом! Ведь он её муж, а не мой! По-твоему, это справедливо? Справедливо? — Она почти плакала от бешенства.

Она набрасывалась и на Элизу:

— Мама, ради бога! Неужели ты допустишь, чтобы бедный старик умер от отсутствия ухода? Неужели ты так никогда и не поймёшь, что папа больной человек? Ему необходимо хорошее питание и присмотр.

А Элиза, смущённая и расстроенная, отвечала:

— Да что ты, детка! О чём это ты? Я сама отнесла ему глубокую тарелку овощного супа на завтрак — он съел всё, не останавливаясь… «Пф! мистер Гант, — сказала я (просто чтобы подбодрить его). — Я не верю, что человек с таким аппетитом может быть болен. Вот что…» — сказала я…

— О, ради всего святого! — злобно кричала Хелен. — Папа больной человек. Неужели ты никогда не поймёшь этого? Смерть Бена, казалось, должна была бы нас чему-то научить… — Её голос срывался на исступленный визг.