Взгляни на небо

— Пальцем тронешь — убью! Убью как собаку, Кубик вонючий!

Кубик отпрянул. Поглядел в выцветшие от ненависти, почти белые Виталькины глаза и поверил. Отступил еще на шаг.

Но вокруг стояли мальчишки и внимательно наблюдали за этой сценой. Кубик огляделся. Очень многое решалось в эти мгновения.

— Ну ты, малек! — крикнул он. — Просишь? Забыл, как я тебя метелил?

— Больше не будешь, — твердо ответил Виталька.

— Допрыгаешься! — кинул Кубик и пошел к выходу.

На пороге оглянулся, увидел насмешливые лица мальчишек и понял, что проиграл. Позорно проиграл. А Виталька понял, что с этого момента приобрел смертельного врага — хитрого, злобного и жестокого.

Но он несколько преувеличил опасность. Выяснилось, что уязвленное самолюбие и гордость у Кубика на втором месте, на первом — желудок.

Виталька понял это, когда получил первую посылку из дому.

Нельзя сказать, что в колонии плохо кормили, еды было достаточно — простой, сытной, но довольно однообразной. И когда Витальке пришла посылка со всяческими домашними вкусностями и он стал угощать ими ребят, Кубик не выдержал, дрогнул. Он подошел к Витальке, выдавил улыбку и протянул руку.

— Чего уж там! — сказал он. — Чего грыземся-то? Земляки ведь. Давай пять.

Виталька онемел от неожиданности. Он настороженно оглядел Кубика, неуверенно подал руку. Он ждал подвоха. Но Кубик уселся рядом, обнял его за плечи и зашептал:

— Слушай, ты ошалел? Чего ты все раздаешь этим гаврикам. Нам тут двоим еле-еле хватит.

Виталька удивленно поглядел на Кубика и усмехнулся.

— Ну, ты даешь, Кубик! Ну, ты тип!

— Чего лыбишься, — мрачно отозвался Кубик, — тебе хорошо, тебя родители не забудут, а мой старик давно от меня отказался. Фигу он мне пришлет с маслом, а не копченую колбасу. Ему самому на выпивку не хватает.

Виталька смутился.

— Да бери, пожалуйста, угощайся. Что мне, жалко!

— Вот это правильно! С товарищем надо делиться! — сказал Кубик, набивая карманы печеньем и конфетами. — А кто шакалить будет — гони в шею. Говори: нам с корешем самим мало. А халвы не прислали?

Виталька вскочил как ужаленный.

— Че ты, че ты! — забормотал Кубик. — Я ж просто так спросил. Ужасно я ее, понимаешь, люблю, халву.

— А меня от нее тошнит, — отрезал Виталька. — Пошел вон!

— Да ладно тебе… да брось! — Кубик торопливо сунул в карман еще одну горсть конфет и ушел.

Вот как Виталька избавился от кровного врага. По крайней мере, так ему тогда показалось.

Жизнь в колонии была поначалу очень нелегкой. Каждый час строго расписан, заполнен плотно, по-деловому.

Учиться Витальке было легко, ведь он снова пошел в пятый класс. Но вот работать и учиться с непривычки было тяжело.

Виталька работал в столярке — там делали табуретки, подвесные книжные полки, ребята постарше мастерили столы, тумбочки.

С какой же благодарностью вспоминал он уроки отца, постройку буера!

— А у тебя, парень, руки-то вставлены тем концом, что надо! — удивился мастер, разглядывая первую Виталькину табуретку, после того как грохнул ею об пол и она не развалилась. Это у него был такой метод проверки первой продукции своих учеников. У иного и пятая и десятая разваливались, и мастер не успокаивался, пока не добивался нужной прочности.

Кубика он доводил до белого каления.

— Эх ты! На тебе пахать можно, а руки что крюки, — говорил мастер, пиная ногой обломки очередной Кубиковой поделки.

— Ну дождется старый хрыч, ну дождется, — шептал Кубик трясущимися губами, — он дождется, что я ему о башку эту проклятую табуретку разломаю.

Мальчишки смеялись. Кубик заходился от злости, раздавал затрещины. Тем, кто побезобиднее, конечно.

Но вообще-то безобидных было немного, ребята собрались здесь отчаянные, повидавшие в жизни такое, о чем Виталька и слыхом не слыхивал.

Днем с мальчишками занимались учителя, воспитатели, мастера, а по вечерам в спальне начинались разговоры по душам. Большинству лихих и отчаянных историй Виталька не верил, был у него хоть и небольшой, но достаточно горький опыт, и все же… все же что-то оседало в душе, что-то оставалось… И многое из того, что раньше казалось ему невозможным и стыдным, теперь таким уже не казалось.

Родители часто писали, несколько раз приезжали в дни, разрешенные для посещений. Виталька и ждал этих дней, ждал жадно и… тяготился ими.

У отца были такие глаза, будто он в чем-то крепко виноват перед Виталькой, а маме все казалось, что ее сына обижают.

А он очень повзрослел за последние месяцы. И внутренне и внешне — сильно вытянулся, раздался в плечах и выглядел в своем черном комбинезоне, подпоясанном широким ремнем, в белой парадной рубашке с отложным воротничком почти юношей.

— Ну что ты, мама, так переживаешь, — говорил Виталька, — учусь хорошо, сыт, здоров. Сперва трудно было, а сейчас втянулся. Гляди, какие мозоли, — он с гордостью показывал ладони.

— В тринадцать лет — мозоли, — шептала мама, — сыночек ты мой бедненький!