Взглянуть духовными очами

И вот подошли мы к очень важной мысли, далеко выходящей, и за рамки конкретного образа, и конкретного произведения и даже литературы в целом. Дело в том, что работа над статьёй совпала с Рождественским Постом, что дало смиренному автору ещё раз и глубже посмотреть на столь привычные и любимые образы «Тургеневских девушек» – и, в частности, на поступок Лизы Калитиной в контексте мышления великого русского писателя – и в духовном контексте русской литературы в целом. Почти уверена: у многих складывалось поверхностное впечатление, что причина Лизиного ухода в монастырь – несложившиеся отношения с Лаврецким. Если бы обычным, естественным стало такое решение «проблемы» трагической любви, то и представить невозможно, сколько же было бы в таком случае, прошу прощения, «скороспелых» уж если не инокинь, то хотя бы послушниц?! Конечно, находящаяся во власти своих горьких чувств барышня может совершить необдуманный поступок, в котором будет после раскаиваться. Но вот «буря страстей утихла» – и что делать дальше?! Нарушать монашеский обет, т.е. совершать очень страшный грех?! Ведь уход в монастырь – слишком большая ответственность, прежде всего перед Богом. А иноческая жизнь, со многих точек зрения, доступна далеко не каждому, пусть и самому благочестивому, самому глубоко верующему человеку. И ещё: похожая драма случается и с другой «Тургеневской девушкой» – Натальей Лосунской в романе «Рудин». Пережив горькое разочарование, она, однако, не уходит от мира и в финале выходит замуж. Да и речи об уходе от мира не ведётся. Этого и представить нельзя – не готова Наталья к такому самоотречению – но к этому образу мы еще вернёмся.

Однако, ведь и Лиза может принять предложение соседа, ищущего руки её – а, значит, за её шокирующим всю семью поступком стоит что-то совсем иное. Именно иное – недаром слова: инок, инокиня – русскому сознанию ближе, чем монах и монахиня. Оно означает, что уже здесь, на земле, пребывает давший обет в ином, духовном мире.

И Лиза именно «иная» – или таковой становится! Потому и не могут понять её ни мать, ни тётушка Марфа Тимофеевна, которой Лиза, судя по всему, очень доверяет. Думаю, что именно этот памятный всем разговор тётушки с племянницей является главным для понимания и самого образа Лизы, и сути женского идеала И.С.Тургенева. Да, у Лизы горят щёки, она не первый день плачет – только всё же слова её не бред, как изначально думает Марфа Тимофеевна; и решение Лизы не спонтанное, а вполне осознанное, даже глубоко выстраданное. А приведённые выше слова героини – яркое тому свидетельство! Ведь мысли о «своих грехах и чужих», о неправедно нажитом отцом богатстве явно приходили к ней и ранее.

А теперь, наконец, явлено ей подтверждение. (Лиза и сюжет романа, конечно, – плод писательского вымысла, однако о похожих событиях говорится и в житии одной из русских святых жен, узревшей Промысел Божий в том, что её жених вдруг, разорвав помолвку, женился на другой. Была она ещё совсем юной и могла, наверное, дождаться другого, менее ветреного жениха, а девушка принимает решение посвятить свою жизнь Богу. Да и молодая вдова Ксения, видимо, могла снова выйти замуж, а она принимает подвиг юродства и отмаливает грехи своего далеко не праведного и неожиданно скончавшегося мужа. А потом сколько пар по её молитве обретают истинное семейное счастье! Надеюсь, многие поняли, что речь идёт о Святой Ксении Петербуржской. Конечно, обе эти женщины вряд ли встречали понимание даже у всех вполне благочестивых, верующих людей.

Вполне мог знать обо всём здесь рассказанном и сам И.С.Тургенев).

А теперь перед нами снова герои романа «Дворянское гнездо». Марфа Тимофеевна, конечно, очень любит свою племянницу и желает ей счастья – только Промысла Божьего, очевидно, понять не может. (Да и странно было требовать от обыкновенной старой женщины такого духовного прозрения – ведь даже во многих житиях святых мы читаем, как родители воспринимают уход своего чада в монастырь, его искреннее желание посвятить себя Богу как потерю, трагедию). Возвратимся, однако, к тому самому памятному разговору тётушки с племянницей. Думаю, все помнят почти шокирующие читателя слова Марфы Тимофеевны о «козьей бороде» – так называет она мужчин. «Где это видано, чтобы из-за козьей бороды…в монастырь идти »?! Конечно, «не видано». Потому что, как уже выяснялось, личная драма – лишь последний повод свершить давно выношенное, давно выстраданное. (И даже обыденные для многих слова о том, что счастье людей во Власти Божией, сказанные Лизой ещё до свершившейся драмы влюблённому в неё Лаврецкому, приобретают в данном контексте гораздо более глубокий смысл).