Взглянуть и… увидеть?

Он выходит из церкви и садится в машину, дорогой чёрный «мерседес» с тонированными стёклами. Некоторое время раздумывает, потом отдаёт короткий приказ и устало откидывается назад. Автомобиль почти неслышно едет по тихим улицам, изредка притормаживая на перекрёстках. В нескольких кварталах от дома он внезапно останавливает машину, отпускает шофёра и охрану и дальше идёт пешком. Он… нет, ему просто хочется побыть в одиночестве.

В мыслях его нет умиротворённости; он отчаянно пытается обрести внутренний покой. Продажные соратники… ненадёжные коллеги… местные воротилы, пробивающие свои интересы… давящая сверху центральная власть… охладевшая гулящая жена… маленький сын… почти взрослая и пытающаяся казаться независимой дочь… с ней надо поговорить, но он всё никак не может найти нужных слов, и всё оттягивает и оттягивает разговор… и оттого лишь сильнее злится на себя.. и вновь о работе, коллегах, власти… о том, что нужно убрать слишком обнаглевшего журналиста, хоть и влетит это в копеечку… что надо популярно объяснить одному из конкурентов, чтобы он не лез не в свои дела…

Тёмное небо хмурится и роняет на землю несколько скупых холодных капель. Мир напоминает, что время выходит, и медлить слишком долго не стоит. Мы идём дальше.

На тротуаре по правую сторону, прислонившись к стене, сидит неопрятного вида музыкант и рассеянно перебирает струны гитары. Его глаза несколько расфокусированны и смотрят как будто мимо снующих вокруг людей. Он поёт, но тихо, как бы сам для себя. Он выбрал не самое хлебное место – на следующем перекрёстке ходит гораздо больше народу.

«…в чёрном тюльпане, с водкой в стакане мы молча плывём над землёй…»

Тот, за кем я пришёл, равняется с музыкантом и безразлично проходит мимо, но вдруг замирает и возвращается. Что он находит в этой песне, что слышит за незамысловатой мелодией и незатейливым текстом? Мне сложно понять.

«…в отпуск бессрочный, рваные в клочья, им никогда, никогда не обнять тёплых плеч…»

Он стоит замерев, пока не рассеивается безвозвратно эхо последнего аккорда, и лишь затем, как-то судорожно вздохнув, лезет в карман пиджака за бумажником, чтобы выгрести из него всё, и аккуратно положить в видавшую виды дырявую шляпу у ног музыканта.

Странный поступок. Неожиданный. Возможно, именно поэтому он уходит прочь так быстро?

Где-то вдали глухо гремит первый гром. Резкий порыв холодного ветра швыряет в лицо обрывок газеты. Время выходит, пора исполнять свой долг. Ему уже немного осталось до дома.

На прикрытую тьмой дорогу падает красный отблеск. Горит один из домов, одна из тех мрачных серых многоэтажек, что стоят везде и повсюду. Оранжевое пламя красит унылые серые стены в мягкие пастельные тона. С глухими хлопками лопаются одно за другим оконные стёкла. На улице на почтительном расстоянии обменивается впечатлениями толпа зевак; среди них мечутся и заламывают руки погорельцы. Где-то вдалеке слышен пронзительный рёв сирены. Она приедет ещё нескоро – пожарные здесь не любят торопиться.

Он тоже останавливается и смотрит в огонь. И что-то видит в огне: в каждом языке пламени для него таится память. Я не могу разобрать, что.

В окне третьего этажа появляется маленькая фигурка. Девочка, лет пять или шесть, тоненькая, худая, с острыми скулами и вечно недоверчивым взглядом исподлобья. Сегодня испуганным. Она не кричит, ничего не делает, просто стоит в проёме, уцепившись рукой за раму. Сзади видны горячие всполохи. Идти больше некуда, только вниз. Тому, за кем я пришёл, она до боли напоминает дочь.

Несколько мгновений – и он вбегает в подъезд.

Второй этаж… третий… На миг мелькают его опалённые брови, а он, уже закутав девчонку в пиджак, спешит вниз. Не успевает; пламя вспыхивает неожиданно ярко, перегораживая коридор. Бросается к окну, но опорная балка не выдерживает. Пламя поглощает всё вокруг; он прижимается к пышущей жаром стене. Перекрытия рухнут совсем скоро. Чуть-чуть отстав от них, обвалится крыша, и вся конструкция сложится внутрь, как карточный домик. Но он погибнет раньше: в подвале одна из местных террористических организаций устроила тайник. Несколько мгновений боли, и вечная тьма. Лёгкая смерть…

Прямо над головой, высоко-высоко в небе гремит гром. Падают и испаряются в воздухе первые, ещё лёгкие капли. Предвестники бури. Не моими руками, но исполнено. Мне нечего больше делать в этом мире – я иду сквозь…

* * *

Резкий взмах крыльев, и вихрь холодного воздуха взметает пыль с асфальта, ещё хранящего тепло прошедшего дня. Я иду сквозь упавшие балки, сквозь обиженно скрипящий металл и рассыпающийся горячим песком бетон, и пламя нежно гладит мои крылья. Впервые я чувствую себя согревшимся.

В подвале детонирует ещё одно смешное слово: тротил. Поздно. Несколько взмахов, и мы стоим на крыше соседнего здания. Чёрная лужа застывшего гудрона и низкий бортик по бокам. Мы одни – девять этажей достаточная преграда для чужих любопытных глаз.

Он тяжело дышит и крепко прижимает к себе ребёнка. Волосы и брови опалены; костюм уже не выглядит новым. Он смотрит на меня и говорит:

– Первый раз в жизни вижу живого ангела.