Читаем Взять хотя бы меня полностью

Когда моя творческая одержимость сократилась до вполне посильных трех страниц в день, у меня вдруг появилось время для других занятий. Вместо того чтобы сидеть за столом, помешавшись на словах-словах-словах, я завязывала шнурки на трекинговых ботинках и отправлялась на Голливуд-Хиллз. Я жила недалеко сразу от двух каньонов – Николс и Лорел – и вскоре поняла, что есть что-то будоражащее в ежедневных вылазках в скалы. Я предпочитала каньон Николс и часто устраивала прогулку по довольно трудному маршруту – десятикилометровой петле, поднимавшейся по каньону до Малхолланд-драйв, а затем возвращавшейся обратно. Прогулки, как я обнаружила, оказались полезны для творчества. Шаг за шагом, я приближалась к ясности относительно сюжета и персонажей. Иногда сразу спешила домой, чтобы поскорее сесть за работу. Иногда просто тянула время, восхищаясь попавшейся по пути гревиллеей или жакарандом и размышляя, что поистине Лос-Анджелес не зря называют городом ангелов – благодаря в том числе его флоре и фауне.

Шаг за шагом я также научилась молиться. Каждый день лезла по скалам то вверх, то вниз; и как укреплялись и становились сильнее мои мышцы, так же укреплялся и закалялся дух. Мои наставники советовали мне молить Бога, чтобы Он явил свою волю обо мне и дал силы выполнить ее. Это я и пыталась сделать на своих ежедневных прогулках. «Какова Твоя воля обо мне?» – вопрошала я, а потом слушала. Порой я получала ответ только в конце прогулки. Порой он был настолько элементарным, что в обычной ситуации просто затерялся бы среди более сложных вариантов. Например, испрашивая Божьей воли, я могла услышать что-то вроде «Просто пиши дальше» или «Своди Доменику в зоопарк».

Это были обыденные, исполнимые задания, и меня все чаще стала озарять идея, что жизнь состоит не из размышлений, а из поступков. Своими действиями я могла создавать жизнь. Это умозаключение оказалось для меня большой новостью. Я привыкла воспринимать жизнь как умозрительную конструкцию. Теперь же стало ясно, что она рождается из наполненных поступками дней, из которых в свою очередь складываются тщательно выстроенные плодотворные периоды. Так у Доменики началась насыщенная событиями жизнь.

По выходным я возила дочь на пони-прогулки в Гриффит-парк. Сама одетая в бриджи и сапоги, я учила Доменику основам верховой езды.

– Держи кулаки ближе к холке, не задирай руки. Не дергай за поводья. Тяни пятки вниз.

У меня есть фотография малышки Доменики на спине пони. Она улыбается в камеру, и я улыбаюсь за ее плечом. У нас сегодня великое приключение – мы вместе исследуем совершенно новый мир, мир ЛОШАДЕЙ. В моей семье бытует шутка, дескать, зверей в наших семейных альбомах больше, чем людей. У меня сохранились фотографии и моих собственных первых дней в седле. Я, совсем крошка с блондинистыми волосами, машу в камеру, сидя на пегом пони. Обучая Доменику езде верхом, я соблюдала семейные традиции. Девочки Кэмерон все прекрасные всадницы. Доменика – тоже всадница, тоже отпрыск клана Кэмеронов.

Мы с мамой часто созванивались и переписывались. Она выводила в письме ко мне своим изящным почерком: «Я так горжусь тобой и тем, что ты делаешь». Мама не употребляла слов «трезвый», «трезвость», точно так же как никогда не позволяла себе слова «пьяницы», но имелось в виду именно это – она рада, что я наконец перестала пить. Отец тоже был доволен, что я отныне трезвая как стеклышко. Он говорил: «Как хорошо, что теперь ты хоть что-то из себя представляешь». Да и я сама была уверена, что все делаю правильно. Я ежедневно молилась, а затем старалась действовать в соответствии с полученными ответами и постепенно обнаружила, что во мне меняется сразу многое, даже то, что, казалось бы, не подвластно моей воле. Я стала лучшей матерью, чем раньше. Лучшей сестрой и дочерью. Лучшей подругой. И пусть о блестящей карьере я даже не думала, кажется, и писать я стала лучше, чем прежде. Вслед за первой сделкой с Paramount последовали вторая и третья. Трезвость не стала помехой творчеству; уж коли на то пошло, она, скорее, давала преимущество. Как и у Доменики, моя жизнь стала цвести буйным цветом.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии