Взять живым!

– Кто вы? – спросил Караваев пленного.

Майор Люленков встал между командиром и пленным, начал переводить.

– Полковник Клаус Гансен, командир 913-го полка, – с достоинством ответил пленный, высоко держа седую голову.

Караваев улыбнулся.

– Действительно цифра «тринадцать» для вас несчастливая. Вашу оборону мы прорвали тринадцатого января. Номер вашего полка оканчивается цифрой «тринадцать». И вот вы в плену.

– Это случайность. Я попал в плен абсолютно случайно. Ваши танки обошли укрепления и захватили меня на командном пункте. Мой полк обороняет порученные ему позиции, и вам не удастся их прорвать! – заносчиво ответил полковник.

Караваев с сомнением поглядел на Куржакова.

– Не в курсе дела он, – сказал Григорий. – Всех, даже артиллерию и минометы, захватили. Вон там в лесу, на дороге они стоят.

Караваев усмехнулся, но его почерневшее, пересохшее на ветру и морозе лицо не оживилось.

– Ну вот что, господин полковник, у меня нет времени с вами препираться. Свой полк поведете в плен сами. Он построен в полном составе. Вы понимаете: построены те, кто остался жив.

– Этого не может быть! – воскликнул полковник. В его тоне было больше удивления, чем заносчивости.

– Идите, вам покажут ваш полк. Будете старшим колонны пленных.

Полковник отшатнулся. Он минуту молчал, потом сник, обмяк и тихо попросил Караваева:

– Вы можете дать мне один патрон? Вы тоже офицер, командир полка, должны понять...

– Об этом надо было думать раньше, – сурово сказал Караваев и приказал: – Уведите!

Спрятав полученные бумаги, Ромашкин торопливо побежал по жидкому снегу. На ходу он прикидывал, как быстрее получить боеприпасы, заправить танки и где лучше проскочить в глубину расположения врага. Пролеткин еле поспевал за ним, забегая то справа, то слева, спрашивал:

– Новая задача?

– Новая.

– Куда мы теперь?

– На линию Дейме.

Ромашкин подумал, что надо знать хотя бы в общих чертах, что представляет собой эта линия, и решил пожертвовать несколькими минутами. Он остановился, из полевой сумки достал бумаги, взятые у Колокольцева. Посвечивая фонариком, стал читать вслух, чтоб слыхал и Саша:

– «Линия Дейме проходит по западному берегу реки Дейме. Строилась сорок лет. Долговременные железобетонные сооружения вписаны в обрывистый берег реки. Доты многоэтажные, с боекомплектом, запасом воды и продовольствия, толщина стен достигает метра. Приспособлены для боя в полном окружении. Могут вызывать огонь артиллерии на себя. Глубина линии 10—15 километров. Между долговременными сооружениями оборудована полевая оборона...» Вот здесь, Пролеткин, мы и пойдем! Пусть фрицы сидят в своих дотах. В поле они нас теперь не удержат!

...Через три дня, когда взвод Ромашкина отдыхал в одном из бюргерских домов уже на линии Дейме, прискакал на мохноногом немецком битюге старшина Жмаченко. С трофейным конягой он порядком намучился.

– Не понимает наших команд, сатана! А ну, хальт, тебе говорят!

Жмаченко привез, как обычно, горячую пищу в термосах, а кроме того – удивительную новость.

– Глядите, братцы, в газете про вас напечатано! Тот самый капитан, который на задание с вами ходил.

– Живой, значит?! – обрадовался Ромашкин.

Жмаченко привез газету каждому, чтоб осталась на память. Тут уж ни почтальон, ни начальник связи полка, ведавший доставкой газет, ничего не могли поделать. Узнав, что напечатана статья о его хлопцах, старшина вцепился в пачку свежих, еще пахучих газет и решительно заявил:

– Каждому разведчику давайте по листу! Буду стоять насмерть!

Ромашкин читал статью, в ней все было правдиво, но в то же время очень возвеличено. Птицын с таким уважением писал о разведчиках, что Василию от волнения и гордости даже горло перехватывало, не верилось: «Неужели это мы?»

– И когда капитан успел все записать, запомнить? – удивился Саша Пролеткин. – Ведь он вместе с нами отбивался.

– И как быстро написал! – поразился Голубой.

– Боялся, что помрет, – сурово сказал Иван Рогатин.

Все притихли, понимая – Иван прав. Ранение у корреспондента было тяжелым, и он, наверное, спешил написать, чтобы не унести в могилу славу полюбившихся ему разведчиков.

– Вот ведь какая штуковина получается, – сказал Саша. – Я раньше думал, корреспондент – это тыловая крыса, чаек попивает, статейки пописывает. А у них, оказывается, работенка не дай бог. Со всеми вместе воюй, примечать все успевай. Даже умереть не имеет права – сначала о людях расскажи, а уж потом про свою смерть думай.

– Нелегко ему писалось, – согласился Ромашкин. – Не раз, наверное, смерть прогонял, просил: погоди, дай написать о хороших людях! Только о себе ни слова не сказал. А ведь ему труднее всех пришлось. Читают люди, и никто не знает, что с пулей в животе он пишет!

– А може, не помрет той капитан? – спросил Шовкопляс. – Колы написав, значит, вже и операция пройшла, и пулю эту дурну вынули.

– Конечно, выживет!

– И к нам еще приедет! – перебивая друг друга, желая добра капитану, зашумели разведчики.

* * *