Взять живым!

Ромашкин спросил:

– Известно ли вам, где находится Гитлер?

По усталому лицу офицера пробежал испуг, он торопливо ответил:

– Нет, нет. Я ничего не знаю.

Возможность стать причастным к делу, касающемуся фюрера, привела пленного в ужас. К офицеру подступил Саша Пролеткин. Стараясь выглядеть добрым, он, улыбаясь, сказал:

– Гитлер калут, понимаешь?

На этом запас немецких слов у него кончился, и по-русски он добавил:

– Крышка вам, понимаешь? Труба! Чего боишься?

Офицер внимательно выслушал разведчика. Он немного понимал по-русски и, уловив отдельные слова, ответил Пролеткину:

– Да, да, Гитлер калут! – И в знак согласия вяло приподнял вверх обе руки: сдаюсь, мол. Затем, обращаясь к Ромашкину, добавил по-немецки: – Но я не знаю, где Гитлер находится – на крыше или в трубе.

Офицер был слишком испуган. От такого едва ли добьешься толку. Пришлось отправить его в очередную группу пленных, которая брела по улице.

Ромашкин учел оплошность и следующим пленным прямые вопросы о Гитлере не ставил.

– Где находится штаб верховного командования? – спросил он пожилого майора.

Майор помедлил с ответом, косо взглянув на качнувшийся автомат в руках Шовкопляса, нехотя ответил:

– В тридцати километрах от Берлина в направлении Цоссена. – Офицер шагнул к карте и показал пальцем: – Здесь. В лесу. Майбах-один, Майбах-два.

Ромашкина охватило разочарование. Это было далеко – там даже не полоса другой дивизии или корпуса, там соседний фронт наступает. И, стало быть, полковым разведчикам туда нечего соваться.

– А может, он брешет? – спросил Рогатин. – Или не знает вовсе. Давайте других спросим.

Разведчики допросили еще нескольких пленных. Некоторые не знали, где находится верховное командование, а те, кому это было известно, неизменно указывали в сторону Цоссена. Ромашкин уже готов был примириться с постигшей его неудачей, как вдруг в комнату вбежал запыхавшийся Пролеткин. Он тащил за рукав испуганного гестаповца в черном мундире, с одним погоном на плече.

– Товарищ старший лейтенант, послушайте вот этого. Он что-то другое бормочет.

Пролеткин тут же продемонстрировал свою беседу с гестаповцем, из которой он заключил, что этот немец говорит о другом. Разговор выглядел так.

– Гитлер капут? – спросил Саша.

– Наин. Хайль Гитлер! – рявкнул гестаповец, выпятив грудь и вскинув вперед руку. Правда, он тут же опасливо оглянулся – не выстрелят ли ему в спину?

– Молодец, – одобрил Пролеткин и даже похлопал офицера по плечу. – А вот Рогатин наш говорит, что он сам Гитлера бах-бах из автомата.

Саша поманил к себе Рогатина и показал, как тот стрелял в Гитлера.

При всей опасности и неопределенности своего положения гестаповец все же улыбнулся и, замотав головой, сказал:

– Наин! Фюрер находится в имперской канцелярии. – Офицер указал при этом в окно по направлению к центру города.

Ромашкин подвел гестаповца к выбитой раме. Перед ними дымилась и грохотала недалеким боем улица, заваленная обломками домов.

– В рейхстаге? – спросил Ромашкин.

– Нет, в имперской канцелярии.

– Где находится канцелярия?

– По ту сторону реки Шпрее, на Фоссштрассе.

– А есть ли там поблизости станция метро?

Гестаповец посмотрел на русского офицера с нескрываемым презрением – неужели, мол, ты считаешь нас такими дураками? Он ответил с гордостью:

– Поблизости станция «фридрихштрассе», но она затоплена.

Василий подвел гестаповца к плану Берлина.

– Где?

Офицер лишь теперь догадался, что разговор идет не праздный и не о том, жив или мертв Гитлер. Поняв, что сболтнул лишнее, он побледнел и отдернул руку, занесенную над картой.

– Я ничего не знаю. Ничего вам не скажу. Можете меня расстреливать.

Убедившись, что он будет молчать, Ромашкин приказал отправить его на сборный пункт военнопленных.

Когда гестаповец был уже в дверях, у Василия мелькнула надежда вынудить его на разговор хитростью, и он спросил:

– Как ваше имя?

– Пауль Шредер, – ответил тот и тут же поправился: – Обер-лейтенант Пауль Шредер.

– Очень хорошо. Когда мы захватим Гитлера, я сообщу ему, кто именно указал нам место, где он находился.

Гестаповец побелел и едва устоял на ногах.

– Умоляю вас!.. Прошу как офицер офицера: не делайте этого. Они истребят весь наш род!

– Кто «они»? – насмешливо спросил Ромашкин.

Офицер смутился окончательно. Он, конечно, имел в виду гестаповцев, совсем забыв в эту минуту, что сам из их стаи.

– Я обещаю забыть вашу фамилию навсегда, если вы подробно расскажете, как лучше добраться до имперской канцелярии. – «Хорошо было бы взять такого проводника с собой. Однако это опасно. Он может закричать и выдать нас, когда поблизости окажутся немцы», – подумал Ромашкин.

Поколебавшись минуту, обер-лейтенант сказал:

– Нет. Больше я ничего не скажу.

Его увели. Василий не очень огорчился отказом. Что он может сообщить: по каким улицам идти? Так мы определим без него, по плану города. И это едва ли нам пригодится. Улиц почти не существует, все завалено рухнувшими домами и баррикадами. Нет, по улицам идти не придется. Будем пробираться напрямую – по дворам, из дома в дом.