Взять живым!

«Кто пришел? – думал Василий, быстро шагая через двор к воротам. – Знакомых у меня в Москве нет. Может, кто-нибудь из выпускников училища услыхал мою фамилию и решил навестить? А может быть, мама приехала?»

На улице Ромашкину приветливо замахала женщина, она стояла у детской коляски. Только подойдя ближе, Василий узнал ее:

– Таня?

– Я очень изменилась?

Таня теперь не была той девушкой, которую видел Ромашкин в сорок первом после парада, не было в ней ничего и от пожелтевшей, болезненной, какою встретил на фронтовой дороге под Смоленском. Перед ним стояла красивая, молодая женщина: полная, лицо белое, напудренное, карие глаза приветливо улыбались. От нее шло тепло и запах детского тельца, какие обычно излучает кормящая мать. В коляске сидел карапуз, он таращил круглые глазенки. «Где же я его видел? Откуда я знаю этого малыша?» – удивленно думал Василий. Он был уверен, что видит ребенка впервые, но в то же время личико это несомненно встречал много раз и прежде.

– Черт возьми, так это же Линтварев! – воскликнул Ромашкин, узнав наконец в коляске крошечного замполита. – Надо же быть таким похожим! Как с одного негатива отпечатаны!

– Точно, вылитый папа, – сказала Таня.

Ромашкин уловил в ее словах гордость и в то же время оттенок печали.

– Узнала, где стоит полк нашего фронта, думаю, схожу – кого-нибудь своих обязательно встречу. Спросил, кто из штаба армии? Никого. А из 926-го полка Линтварева? Сказали – капитан Ромашкин и Пряхин. Ну, Пряхина я не знаю, а тебя попросила вызвать.

Василий глядел на Таню и никак не мог смириться, что эта бойкая молодая женщина – та самая девушка, которую он одно время даже принимал за героиню. В Тане не было ничего общего не только с мужественной фронтовичкой, но и даже с самой Таней сорок первого года – строгой, немногословной, собранной. Теперь Таня не переставая говорила, она словно боялась: если остановится, то заговорит Ромашкин – и тогда придется слушать ей. И разговор у нее был какой-то «бабий» – про керосин, продукты, какую-то соседку, которая не была на фронте, но много болтает вздора про фронтовых жен.

– Ну, а с Линтваревым у тебя как? – спросил Ромашкин.

– Письма пишет, посылки шлет. Чуть не каждый день просит фотографии сына присылать. Любить Витьку. Мы его Виктором в честь победы назвали, – Таня кивнула на сынишку.

– Ну, а дальше как будет?

– Не знаю, Вася. Вот хочу с тобой посоветоваться. Я ведь одна с Витькой осталась. Отец погиб, мама умерла. Друзей на фронте побило. Огляделась вокруг – одни бабы. Ты да девчонки из штаба армии – вот самые близкие теперь.

– Что я могу тебе посоветовать? – сказал Ромашкин, подумав: «Совсем недавно был школьником, и вот уже за житейскими „взрослыми“ советами ко мне обращаются!» – Наверное, надо прежде всего думать о нем, – Василий погладил мальчика по теплой головке. – А почему ты не хочешь сойтись с Линтваревым? Он тебя не просто обидел, а полюбил ведь. И в сынишке души не чает, сама говоришь.

– Все это так, – задумчиво молвила Таня. – Но как вспомню его первую жену, так сердце переворачивается. Он ей тоже в любви клялся. А меня увидел – забыл. Значит, и со мной будет жить до первой встречной?

– Ну, это ты напрасно! – остановил ее Василий. – Есть недостатки у Линтварева, но чтобы за бабами волочился, такого я никогда не замечал. В этом отношении он строгий.

– А я?

– Что ты?

– За мной увивался.

– Полюбил, значит, всерьез, по-настоящему. Ты этого не допускаешь?

– Вроде любит. Жить вместе упрашивает. Но мне ту, другую, женщину жалко. И значит, соседка моя, склочница, права – мы у них на фронте мужей поотбивали? А я разве отбивала? Сам он навязался на мою голову.

– Ты мне рассказывала раньше – тоже его полюбила, он раненый был, культурный, обходительный, помнишь?

– Сперва любила. А потом возненавидела, когда узнала, что обманул. Ну, сказал бы он, что женат, ничего с собой поделать не может, ведь все по-другому сложилось бы. А он скрыл.

– У первой жены дети есть?

– Нет.

– Вот видишь, и это надо учитывать. Вообще многое переменилось. Теперь ты все знаешь, у вас пацан, Линтварев любит тебя и ребенка. Старая семья не склеится. Как видишь, все к тебе сошлось. От тебя зависит – быть вам счастливыми или нет.

– Почему ты его сторону держишь? – вдруг раздраженно спросила Таня. – Он тебя в штрафную роту упек, а ты его защищаешь!

– Совет просила, вот я и советую. Объективно, без своих обид. Да и Линтварев теперь не тот, он во многом изменился. Жизнь его пошкрябала, канцелярскую спесь в окопах пообдуло. Это тоже учти.

– Учту, – вздохнув, сказала Таня.