Взятие Крутоторска

– Да ты что, с ума сошёл? Я не хочу, – шептала она. – Нельзя. Уходи. Закричу.

– А я хочу, – бормотал он.

– Нельзя. Я не хочу. Услышат. Нельзя. – отбивалась она. Но он был сильный и настырный, бормотал уже обвиняя её:

– Сама приехала. Значит, хотела, – хрипел он и впился губами в шею, потом в груди. Разомкнул её ноги, развёл руки, чтоб не отбивалась.

Думая о том неизбежном первом общении с мужчиной, Тая представляла всё не так. Прислушиваясь в ночи к любовному шёпоту отца с матерью, знала, что это происходит с ласкового согласия. А тут грубое требовательное и командное насилье. Зверь какой-то. А она, она такая слабая, безвольная, не могла вырваться.

У неё полились из глаз слёзы от обиды, от того, что Жека всё совершает без её согласия и желания. Конечно, она очень слабая, безвольная, раз подчинилась. Надо было отбиваться, кричать, вырваться и убежать, но куда. И какой бы был позор, когда на её крик собрались бы люди и увидели её полуголую и начали разбираться, судачить, в конце концов обвинили её в том, что сама залезла в постель к Жеке. И пьяная. Ну не пьяная, а выпивши. Значит, таковская. Ой, как нехорошо, как стыдно, как обидно.

Наконец она вырвалась, отвернулась к стене.

Тайка забылась обессиленная и огорчённая, но Жека опять разбудил её, навалился, требуя:

– Раздвинь ноги-то. Ты что как неживая. Ну, шевелись. Не приятно что ли?

– Не хочу я, – со стоном шептала она. – Подлец, зверь, негодяй ты. Я не хочу.

– Все не хотят, а потом хотят, – хрипел Жека. Он был уверен, что делает всё, как надо.

Ей казалось, что это продолжалось ещё не раз.

И, конечно, она сама во всём виновата. Конечно, приехала добровольно, выпила тоже добровольно. Какой позор! Какое унижение!

Вспомнилась вдруг частушка, которую пела в Несваричах свинарка Паня: «Дура я, дура я, дура из картошки. Дура я ему дала, протянула ножки!» И прокралась упречная мысль: может, я ничего не понимаю, потому что ни разу со мной такого не было. А потом опять захлестнула обида на себя: «Зачем я уехала ни с того ни с сего из дома? Работала бы в своём клубе, а потом дождалась, когда вернётся из армии Витя Машкин и вышла за него замуж. Он тихий, ласковый, он бы не стал её обижать и всё было у них по-хорошему. А этот – зверь. Он опять будет болтать, что она, как кошка, любит его, даже сама приехала.

Утром, ещё в постели, довольно потягиваясь, Жека поднял руки над головой и проговорил:

– Ну и насмешила ты меня. Девственницей оказалась. Что для меня себя берегла, что ли?

– Как тебе не стыдно, – вспыхнула она.

– Ну вот всё ведь хорошо было. Улыбнися, дорогая, покажи своё лицо и дай мне денег на винцо, – пошёл на попятную Жека.

– Что, я радоваться должна за то, что ты силком меня взял? – сердито бросила она и всхлипнула.

– Это уж не важно, кто кого брал. Что посмеешь, то и пожмёшь. Пойдём, жрать хочется, – умиротворённо проговорил он. – Там мать чего-то заверетенила.

– Принеси мне мой чемодан, – попросила она. – Там у меня всё женское.

Жека чемодан принёс.

Пришли в тесную с выцветшими обоями комнату, где стояли, как в общаге, три старые железные кровати. В крохотной кухоньке присадистая, квадратная, этакая тумбочка, мать Жеки Варвара Диевна готовила омлет. На огромной сковороде пузырилось это жарево. Сестра Тоня крошила луковое перо, уверяя мать, что пойдёт сегодня на швейную фабрику «Заря», где её собираются взят на работу.

– Дармоеды, сидите у меня на шее, – ругала Жеку и Тоню, а может, и Тайку заодно Варвара Диевна.

Жека, чтоб не слышать упрёки, включил проигрыватель.

– Распушил хвост! – кричала Варвара Диевна, – ходишь гоголем, а трёх копеек не заработал. За квартиру не плачено.

– За такую квартиру нам должны доплачивать, – резонёрствовал Жека. – Погоди, мать, мешками скоро будешь деньги носить, когда возьмут меня на телевидение. Знаешь, сколько они там рубят?

Он был уверен, что телевизионщикам сыплют деньги без счёта.

– Опять лахудру припёр какую-то. Ты зачем её привёл? Где у нас жить? Завтра Алика из санатория привезут. Куда её класть? – напустилась Варвара Диевна вновь на Жеку.

– Они в дровянике будут, – вставила вразумляюще Тоня.

– А осенью, а зимой? – напоминала Варвара Диевна.

Тая виновато слушала упрёки замученной нуждой и теснотой Жекиной матери и горестно думала, в какую пакость она вляпалась. Оказывается, Жека-то таскает в дровяник девок. И её затащил, как последнюю дуру.

И теперь она не знала, что ей делать. Молча снести обиды и упрёки или, обидевшись, убежать, куда глаза глядят. Она поднялась и пошла в дровяник. Пересидеть грозу. Жека зайдёт за ней и она скажет, что больше не останется тут, уедет в Эстонию, потому что ждёт там её Виринея-Верка Кайсина и работу уже подыскала.

Неожиданно в проёме дверей появилась сама Варвара Диевна. Тайка сжалась. Неужели и тут будет ругаться эта баба?

– Не спишь, – спросила та неожиданно мирным голосом.

– Нет. Сижу. – ответила уныло Тая.