Взятие. Русь началась с Рюрика, Россия началась со взятия!

– Какую же правоту имеет московский великий князь над ханством Казанским, жемчужиной в святом ожерелье Ислама и ростком на дереве династии Чингиса? – учтиво поклонившись, отвечал Чапкын Отучев. – На весах Вселенной чаша Казани может и перевесить московскую. За нас Орда! За нас Крымский хан и османы! За нас Ногайская степь! Черемисские и сибирские властители за нас! С выполнимой ли задачей ты приехал, досточтимый посол Адашев?

– Известно ли тебе, бек, сколько мурз каждый год под крыло Москвы перебегает? Одно Касимовское княжество на Оке чего стоит. Чаша Казани тяжела, это ты верно заметил, и испить её не пожелаешь никому. Нет сильной власти в Казани – прости, царица Сююмбике и да простит хан Утямыш – но это так! Крымцы, ногайцы, арские и лесные князьки грабят людей сверх меры, не дают жизни. Потому мурзы к нам и бегут!

– А какая печаль русскому государю до наших казанских бед? Царь жалостлив?

– А забота такая. Казань чинит разорение Руси каждое лето. И нет силы, которая бы успокоила эти ватаги, подчинила бы. По нашим счётам до трёх десятков тысяч полонённых русских в Казани на рабстве. Торговля по Волге встала, купцам через Казань пойти опаснее теперь, чем в загон к медведям прыгнуть.

– Чего хочешь ты, посол, от нас? – вступила в разговор Сююмбике, поглаживая по головке играющего тут же на ковре Утямыша. – С чем прислал тебя Иоанн?

– И я смею повторить вопрос. Почему царь Московский по-отечески на нас смотрит? Не самонадеян ли он по молодости? – насупился Отучев.

– Государь Московский именуется ещё и царём Болгарским и прочее. Известно тебе это, бек? Ещё со времён великого деда его Иоанна Третьего Булгар Волжский, а значит и Казань – под властью Москвы. И кому править Казанью то в Москве рядят. А к тебе, царица, и к тебе, бек Чапкын, такое дело, чтобы на собрании Дивана донесли вы добрую волю царя Московского. А воля такая. Принять на ханство в Казани хана Шах-Али из Касимова до того, как Утямыш в силу войдёт. Всех полоняников русских по домам пустить без оговорок. С ханом Шах-Али разместить в Казанской крепости две сотни детей боярских с челядью. Вот и все условия.

– Что получим за уступчивость, посол Алексей? – спросил Отучев.

– Будут сняты все заставы царские с Нагорной стороны и из Черемисских лесов. Угодья и промыслы вернутся казанским бекам и мурзам.

– Я оглашу условия русского царя на заседании Дивана, посол! – сказал Отучев. – Начинаются скачки, давайте посмотрим на лучших всадников лесов и степей!

– Когда обратно в Москву отправляешься, любезный посол? – вполголоса спросила Сююмбике.

– Нам задерживаться долее в гостях смысла нет. Когда совет знатнейших и мудрейших людей Казани примет верное решение, тогда встретимся ещё раз в городе вашем, а не в поле.

– Я попрошу передать письмо государю Московскому и всея Руси. Доставишь?

– Я послом направлен и обязан передать. Доставлю в самые руки Иоанну.

– Завтра жди от меня посланницу. Прощай, посол Алексей.

Тем временем кончились скачки – главное зрелище сабантуя, к которому готовятся в каждом крупном селении, выставляя на состязание лошадь и наездника. Русская делегация не стала дожидаться восхвалений и наград, адресованных лучшему всаднику – Арскому князю Епанче. Адашев со спутниками залезали кто в седло, кто в повозки и поворачивали в долгую дорогу. Князь Серебряный поравнялся на коне с Адашевым.

– Ну как попарились в баньке, князь Петр?

– Так эти варвары, затейники! Говорят – баня жаркая! А там в бане девок полон дом! – басил Серебряный.

– Ну и что же, не понравились тебе девки?

– Девки ладные, молодухи. Как сказать… рубаху задрал и плотское хотение утолил. Князь Семён тоже, думаю, не сплоховал, довольный едет! Ты то как, Алексей? Не зря время потратил?

– Я, князь Пётр, тоже по-своему семя излил. Думаю, заронил я семена сомнений и раздумий татарам в голову. А что из того прорастёт – увидим.

– Женский ум – скудная почва для ростков таких. У Сююмбике одна печаль, чтобы малец рос без обид, баба…

– Эта баба просила передать князю Серебряному и тебе, князь Семён… Отстал что-ли Микулинский? – обернулся Адашев. Так вот, царица Сююмбике просила передать князьям, что стрельцы, убитые на Арском поле отрядом Епанчи, в феврале, и с ними ещё некоторые, кто при осаде полегли, упокоены с честью и по христианскому обряду. На Арском поле отпеты попом православным и захоронены в день памяти Ярославских Чудотворцев. Серебряный был поражён и не мог этого скрыть.

– Ну вот уж… кто мог думать такое! Поклон царице Сююмбике! Придёт время церковь поставлю на месте этом.

К темноте достигли путники переправы через Волгу. У переправы их поджидала бойкая круглолицая девушка с лицом донской казачки. Выяснив, кто тут царский ближний, она вручила с поклоном Алексею Адашеву деревянную шкатулку вытянутой формы.

Большая стройка и сплав

По берегам верхней Волги растекалась живая строительная речь, не всегда приемлемая для нежного слуха.

– Вот смотри, что это ты смастерил?! Смотри, бестолочь! Это что за уклон, сучье вымя! – распекал Александр Молога молодого плотника.