Взятие Вудстока

Ну вот, опять. Имя мое мама выкрикнула что было сил, – так, точно у нас дом загорелся. Выкрикнула так громко, что я расслышал ее и сквозь грохот газонокосилки, которую без большой охоты толкал перед собой по лужайке. Голос мамы несся из конторы мотеля, которым мы владели в Уайт-Лейке, штат Нью-Йорк, маленькой приозерной деревушке, стоявшей в горах Катскилл. Я обернулся, вгляделся в контору – не валит ли из ее окон дым, не выбивается ли пламя? Ничего такого, разумеется, не было. Разразившийся там кризис, надо полагать, составлял для жизни угрозу не большую, чем протекающий водопроводный кран.

– Элияху!! – теперь она прибегла к полному моему имени – дабы я понял, насколько все серьезно. – Скорее сюда! Ты нужен твоей исстрадавшейся мамочке!

Голос мамы пронзал мои уши, точно игла.

Я выключил старую ржавую газонокосилку и пошел к конторе. Мама стояла за стойкой, лицом к низкорослому мужчине в красной рубашке, горчично-желтых бермудах, чулках до колен и шляпчонке на лысой голове. Рассержен он был до того, что злость, казалось, прыскала даже из его спины.

– В чем дело, ма?

– Этот джентльмен, прикативший сюда в расфуфыренном «кадиллаке», хочет, чтобы ему вернули деньги, – ответила мама, рубанув ладонью воздух, а затем прижав ее к груди, словно в ожидании скорого сердечного приступа. – Я говорила ему, я сказала: «Никаких возвратов». Я притащилась сюда из Минска по сугробам глубиной в двадцать футов, с мороженой картошкой в кармане и гнавшимися за мной царскими солдатами, не для того, чтобы возвращать вам деньги, мистер Расфуфыренный Джентльмен, которому не нравятся мои простыни.

– Но они же все в пятнах, – запыхтел Расфуфыренный Джентльмен, стараясь справиться с одолевавшим его гневом. – И я обнаружил в постели… лобковые волосы, господи ты мой боже. Телефон не работает, кондиционера нет – только коробка из пластика висит на окне, и все.

Все это было, разумеется, чистой правдой. Мы не один год обходились без стиральной машины – отец, бывший в мотеле прислугой за все и мастером на все руки, оттаскивал постельное белье в подвал, сваливал его кучей, посыпал стиральным порошком и поливал из шланга. Иногда у него и до порошка руки не доходили. Потом мы развешивали белье для  просушки посреди находившегося за мотелем участка поросшей соснами заболоченной земли, – чтобы сообщить простыням и наволочкам «свежий сосновый аромат».

Когда же стиральная машина у нас, наконец, появилась, мама, чтобы сэкономить деньги, нередко отказывалась сыпать в воду стиральный порошок. Собственно, она и теперь обходилась, как правило, без стирки белья – просто смахивала с него щеткой волосы и проглаживала, даже не сняв с постели.

Что же касается телефона и кондиционера, они были просто-напросто декорациями. Как-то раз к нам заявился разочарованный своей жизнью служащий телефонной компании, привезший с собой сотню телефонных аппаратов и старенький – годов, наверное, 1940-х, – коммутатор, и предложил установить все это у нас за 500 долларов. Разумеется, незаконно. Мама, ум которой, значительно обострялся, когда речь заходила о какой-либо сделке, выдвинула контрпредложение.

– Дорогой вы мой телефонщик, вы думаете, если я добрела сюда в 1914-м от самого Минска, – в полночь, с сырой картошкой в карманах, – так вам удастся надуть меня с этими вашими телефонами? Все, что мы можем вам дать, это двадцать долларов наличными, плюс дюжина пива и большая мамина порция горячего чолнта, – так называлось у нее тушеное мясо с картошкой. После чего она, подводя итог деловым переговорам, сообщила: – За это мы возьмем у вас все!

Парень пожал плечами, свалил на пол конторы коммутатор, груду аппаратов и мотки проводов, взял деньги и отправился искать место, в котором можно выпить. Конечно, без его опыта и знаний мы были беспомощны, и получалось, что приобрели мы за наши двадцать баксов не телефоны, а их иллюзию. Я велел папе расставить аппараты по комнатам, он это сделал, прикрепив их к столикам скобами и клейкой лентой. Потом мы раздобыли кожухи от кондиционеров и повесили их на окна. И когда все это было проделано, я развесил по комнатам и иным местам мотеля таблички: «Простите наш неопрятный вид – мы устанавливали для вашего удобства телефоны и кондиционеры»

Так что кое-какие причины, по которым мы требовали с клиентов деньги вперед – еще до того, как они увидели комнаты – и по которым я поставил на стойку в конторе большую табличку: «Только наличные. Возврату не подлежат» – у нас имелись. Если же кто-то из заезжавших к нам людей пытался расплатиться по кредитной карточке, за него бралась мама.

– Джентльмен, слушайте сюда, – начинала она. – Я – старая еврейская мать, я пытаюсь добыть хоть немного денег на теплое молочко для моих малышей. Давайте я подержу вашу пластиковую карточку, а вы пока сходите к жене и принесите мне от нее наличные.