Увы, нельзя раздвоиться и сделаться хитрым и двужопым Янусом, который видит и контролирует все, что есть на свете. А жаль. Я увлекся процессом, который казался мне созидательным, а на самом деле был не чем иным, как попыткой нереально нажиться и ощутить свою исключительность, вернее ту ее иллюзию, которую дарят деньги. Вообще деньги – это хорошо со всех сторон, и нет в деньгах ничего, что можно было бы критиковать, если вы, конечно, не полный идиот, считающий себя пророком Иезекилем, который, сдается мне, пророчествовал не на пустой желудок и вообще был порядочным ростовщиком. Когда везде хочешь поспеть сам, рассчитываешь только на себя и преуспеваешь в главном, когда начинаешь чувствовать себя победителем, то и в голову не приходит, что беда ходит где-то неподалеку и готовится дать тебе хорошего пинка по заднице кованым носком своего ботинка сорок седьмого размера (именно такой размер носил Блудов). И тогда так становится больно, так печально оттого, что ты прохлопал приближение беды, что позволил ей подойти к тебе так близко, что сил на исправление ситуации может и не хватить. Это как раз тот случай, о котором говорят: «И руки опустились и повисли вдоль согбенного туловища бессильными плетьми» – и всякое прочее блядословие в том же духе.
Я не случайно упомянул о Блудове. Он недолго прикидывался приличным менеджером среднего звена, вздумавшим начать новую жизнь в Москве. Его наклонности рецидивиста, сама того не желая, стимулировала Сара, бурятская художница, вздумавшая забеременеть. И началось:
– Коленька, у нас ребеночек будет, – обрадовала она Блудова, как только почувствовала первые признаки тошноты и тяги к солоноватой пище.
– Ты что? С ума сошла, что ли?! – всполошился Блудов. – Какой, на хрен, ребеночек? Где он будет-то? В съемной однушке? Ты как себе это представляешь? У нас денег и так кот наплакал, а тут еще спиногрыз на мою голову. Нет-нет, и слушать ничего не желаю. С зарплаты аборт сделаешь и все тут.
– Господи, – заплакала Сара, – да как же это? Как же аборт-то? Я думала, у нас с тобой семья будет, что заживем, как люди живут, счастливо, втроем. А ты?
– А чего сразу я-то? Мы еще не расписались даже, ребенка тем более не планировали, а ты вон как извернулась. Как это у вас так получается-то, в самый неподходящий момент беременеть? Вот же чертовы бабы! Да как ты не можешь понять, что нет у нас возможности ребенка иметь, нету! Мы с тобой в этом городе чужие, и мы здесь никто. Работаем на какого-то молодого козла, а с ним еще неизвестно что будет. А вдруг его хлопнут? Мутный он какой-то. Вот ты, например, уверена, что зарплату в конце месяца получишь? Что не вышибет он тебя? Уверена? И я не уверен.
– Найди тогда новую работу, – неуверенно предложила Сара.
– С моим веселым прошлым?! – взвизгнул Блудов. – Да если даже я ее найду, эту новую работу, то что изменится? Мне что, сразу станут платить в сто раз больше и мы сможем купить квартиру? Сара, дети должны расти в собственном доме, а не скитаться по углам вместе с родителями-неудачниками. Чтобы нормально себя чувствовать в Москве, надо иметь деньги, значит, надо их пиздить! Здесь все так живут, кто хочет жить нормально. А я от старых дел отошел и хочу только одного: спать спокойно. Чтобы не сидеть и не думать, с какой стороны придут мне голову рубить чеченцы какие-нибудь или даги[7]
. На хуй! Сказал, аборт, значит, аборт. Не нужен нам пока этот ребенок. Потом, попозже, когда что-то изменится в лучшую сторону.– Ну, тебе не нужен, так мне нужен, – с презрением бросила Сара, вышла из комнаты и спустя мгновение вернулась, держа в руках свою большую спортивную сумку, куда принялась кидать немногочисленные вещи: одежду, косметику, альбом с рисунками.
– Ну ладно, ладно, – миролюбиво попытался загладить ситуацию Блудов, любивший Сару. – Куда это ты собралась?
– Тебе-то что? Ты мне не муж, а ребенку не отец. Меня мама тоже без мужа родила, так что это наследственное: стану матерью-одиночкой, а ребенка своего не убью. Лучше никакого отца, чем такое дерьмо, как ты. Чему бы ты его научил? Как сидеть в мышиной норе и раз в месяц выбегать за куском бесплатного сыра? – Она собралась, надела туфли, подняла с пола не слишком тяжелую сумку. – Прощай.
– Так. Все. Стой. Не надо никуда уходить. – В глазах Блудова загорелся прежде незнакомый Саре желтый огонь. Блудов был унижен и оскорблен. Блудов решил доказать, что он Блудов, а не все то, чем его назвала девушка, которую Блудов любил так сильно, что даже сам этому порой удивлялся. – Останься, я знаю, как поступить.
– А поконкретней? – с издевкой спросила Сара, чувствуя себя женщиной вамп, Царицей Савской и Далилой Хитрицей одновременно.
– Я знаю, как заработать очень много, только ты должна будешь мне помочь, – хрипло ответил Блудов. – Поможешь? Ради нашего ребенка, ради нашей любви? Я расскажу, что надо делать…