Взяточник

Евгений Иванович начал размышлять, как он будет теперь жить. О госслужбе, понятное дело, можно забыть навсегда. Вспомнились лица сослуживцев, обсуждающие очередного спалившегося чинушу. Представилось, что теперь и про него будут говорить в насмешливо-жалостливом тоне. Дальнейшее фантазирование на эту тему было невыносимо.

Он вспомнил семью: любимую супругу, дочку… Как они отнесутся к произошедшему? Поймут ли, продолжат ли любить, как прежде? Дочь, конечно, не разлюбит. А жена? Хотелось бы верить. Он всегда ей верил, но проверить не имел возможности. В жизни их, до сего дня, все было хорошо: дом – полная чаша, техника, шмотки, отпуск за границей. Не было случая испытать любовь в экстремальных условиях, и вот, теперь, он появился… Станет ли Наташа ждать его годами из тюрьмы, носить передачки? Что дочь расскажет в школе? Мать, теща… милые старики, вас-то за что наказали? Об этих даже думать не хотелось.

Евгений Иванович попытался было размыслить, чем он станет теперь заниматься. Образование у него хорошее, опыт, правда, не совсем по специальности, большой. Лишним точно не будет. Но, дальше эти размышления никак не шли, упираясь в глухую стену неизвестности, перед которой любые прогнозы были нелепы. Что можно планировать, не зная главного: останется ли он на свободе? Все теперь сводилось к предложению следователя.

О чем оно, понятно: сдать начальство и получить свободу. Вроде, все просто. Делаешь то и получаешь это. Но хорошо ли так поступать? Странный вопрос. Хорошо ли… он в тюрьме, здесь хороших людей не держат, вопрос о том, хороший он или плохой, уже решен. Плохой. Значит, остается только бороться за смягчение своей участи. А как ее смягчить, ему доходчиво объяснили.

По началу, Евгений Иванович не особо сомневался, как себя повести. В тюрьму не хотелось, начальство он и так недолюбливал. Вспомнилась фраза одного жизнерадостного политика: «свобода лучше, чем несвобода», очень тонкое наблюдение, это как «лучше быть богатым и здоровым, чем бедным и больным». Гениально! Кто бы только спорил. Но чем дольше он размышлял, тем все большим количеством «если», «но», «однако» обрастали его мысли. Задачка, простая как дважды два, разрасталась до размера теоремы Ферма, с бесконечными корнями, интегралами, статистическими погрешностями, кольцами периодов и прочей необъяснимой ерундой…

Кем он станет, согласившись на предложение следователя? Первым на ум приходило – доносчик, стукач! Но так ли это? Ведь он ничего не расскажет, ни о чем не донесет. Ему предложили лишь подписать некую информацию. Обналичить анонимные сведения. Нет, это не донос. А что это? Подходящее слово никак не приходило ему на ум. Но что-то подсказывало Евгению Ивановичу, что это слово, будучи найденным, немногим будет отличаться по мерзости от пресловутого стукача. Подписант, что ли, какой-то…

А может, разводит меня следователь? Подпишу, а он все равно в тюрьму посадит. Все в его руках, претензию потом не выставишь. А может, наоборот. Не подпишу, а все одно уйду на подписку. Да, поди знай. В любом случае, заранее не проверишь. Только эмпирическим, так сказать, путем. Развести для них – раз плюнуть. Но с другой стороны, если они всех будут обманывать, кто ж тогда им верить будет? Быстро молва пройдет, закроется лавочка. Нет, этот, скорее всего, не врет. Может, в чем и врет, но не в этом.

А может, это промысел божий? Он ведь тоже не в восторге от преступников. А бог, как известно, действует через людей. Может, он, устами этого следователя, пытается подвигнуть меня к богоугодному делу? Я ж не невинного оговорю. Начальство действительно зажралось и охамело. Там, где я съем жаренного пескарика, они заливного осетра проглотят. Живут, как миллиардеры на Майорке.

Но вспомнив лицо следователя, Евгений Иванович усомнился, что через него бог решил возвестить свою волю: Нет, что-то он на вестника божьего не тянет. Кто угодно, нищий, пьяница, но только не этот. Скорее, он смахивает на лукавого, предлагает какую-то муть. А впрочем, почему лукавого? Он же не для себя старается. Работу свою выполняет и работу нужную: очищает общество от преступников. Наверное, сам не рад, что пошел в следователи. Сегодня вот, пятница, вечер, а он здесь, проводит время с отбросами вместо того, чтобы побыть с семьей, с друзьями. Отчего не помочь ему, да и себе заодно? Но как я ему помогу? Понятно, что мне дадут подписать какие-то показания, которых я не давал, да, скорее всего, и не могу дать ввиду неосведомленности. Тогда кто же я, свидетель? Нет, я ни о чем не свидетельствую, только подписываю, как приговор. Получается, я теперь судья? Но кто дал мне право судить, кто уполномочивал? Разве сам я, не такой же взяточник, только калибром помельче?