Читаем Взлёт без посадки полностью

Костя в шлёпанцах, панаме и с полотенцем через плечо, давал интервью знаменитой скандальной журналистке Маковской. Они сидели в зимнем саду среди тропических растений на элегантной бамбуковой лавочке.

Я всё ж нашла место, откуда было и видно и слышно их общение. Над стеклянной стеной была очень маленькая полочка. На неё я и забралась. Через пару минут рядом самой я увидела Голубеву, которая как эквилибрист добралась до меня.

– Мы провалимся, – прошептала я.

– Вряд ли. Но так будет даже смешнее, – «успокоила» меня Ирина.

– А теперь ещё одно письмецо. Не уверена, что оно вам понравится, – съязвила Маковская и достала листок.

– Вот, – она показала в телекамеру листок с детским круглым почерком и пришпиленная скрепкой фотографией девочки лет десяти. Его прислала нам Алёна Кундилова из Нальчика.

«Нелегко в одиннадцать лет писать такому взрослому человеку, и всё-таки: я вас ненавижу. Вы заменили надежду фальшивой иллюзией, а милосердие превратили в свой жадный и грязный бизнес…»

– Это писала девочка десяти лет? Какой слог, – восторгался Бортнев.

– Адрес есть в редакции, – тут же парировала журналистка.

– Я не сомневаюсь, – Костя посмотрел в камеру и сказал: – Иллюзия выше реальности. Когда-нибудь Алёна, ты это поймёшь. Милосердие – это религия, но церковь – это уже бизнес. Попробуйте их разлучить, – Бортнев встал, вытер лицо полотенцем, сбросил шлёпанцы и панаму. – Больше Элла, ко мне не подходи. Я тебя видеть не хочу. В этот раз ты плохо написала. Ребёнка приплела, ты б ещё грудничка достала, который помнит, что было в утробе матери. Где взяла девочку с таким «изящным русским языком» или для достижения цели все средства хороши. Только никак не пойму, какова твоя цель. Уважать тебя всё равно никто даже не пытается, – сказал он невозмутимой, но бледной Маковской и пошёл сквозь, толпу официантов, техников и зевак, окружавших съёмку.

Мы с Голубевой, с трудом балансируя по узкой площадке, скатились вниз и посмотрели друг на друга.

– Потрясный мужик. Такой бы характер и всех можно сделать, – восторженно качая головой, задумчиво сказала Ира.

– Я просто хожу за ним, будто он меня привязал. Бортнев, но ещё Клёнов два супермена нашего телевидения. Благодаря ним всё изменится. Хотя дерьма на ТВ тоже навалом. Но со временем, они всё перевернут, – сказала я с гордостью, что знакома с такими людьми и пошла за Ирой в буфет.

– Ой, я забыла, что мне нужно зайти в рекламное агентство, – извиняющимся тоном проговорила Голубева.

– В «Щелкопер» что ли? – удивилась я. – Что тебя может связывать с этой троицей.

– Меня очень попросили, – напряглась Ирина.

– Можно я пойду с тобой. Любопытно, зачем тебя позвали. Эти просто так не приглашают. А мне нужно учиться и рекламному бизнесу тоже. Я хочу знать всё о ТВ.

– А как же Бортнев. Ты же от него не отходишь, – язвила Ирина.

– Ну, возьми меня с собой, – ныла я.

Голубева мотнула головой в знак согласия.

Ирина постучала в дверь, на которой было написано: «Вадик, Дима, Митя».

Внутри среди разнообразного занятного хлама сидел Игорь Сергеевич. Рядом с ним сидел красивый мальчик, который всё время хихикал и заглядывал И.С. в глаза, словно спрашивал, правильно ли он себя ведёт. На него никто не обращал внимания. В углу за компьютером отхлёбывал пиво интеллигентный Дима. Вадик готовил кофе. Митя расхаживал по комнате, напевая какую-то мелодию.

– Вызвал я тебя, чтобы сообщить, что ты у нас будешь горькая подзаборная сирота, не обращая на меня внимания, изрёк И.С.

– Ого, – сказала Ирина.

– Не бойся, всё продумано, – И.С. взял её за руку.

– Подброшенная однажды, – возвысил голос Митя. Молодой человек был здоровый, толстый, бородатый, похожий на приходского попа… – к дверям дома младенца, – продолжил размышлять Митя. Росла ты, сладкая моя, не знаючи материнского тепла и отцовской ласки, в добрых руках детского дома № 6, что в городе Фастове украшает собой улицу Первых космонавтов, дом № 3, против Камвольного комбината.

– Как-то уж очень конкретно. Не погорим, – задымив всю комнату очередной любимой сигарой, засомневался продюсер.

– Игорь Сергеевич! – торжественно сказал Митя, – вы имеете дело с интеллигентными людьми. Директор детдома № 6, Роза Борисовна Эпельбаум, истинная стахановка приютского дела. За видеодвойку для красного уголка и контейнер детского питания подтвердит, что у неё на руках вырос не зная роду и племени хоть… хоть Принц Чарльз! Хоть Никита Михалков!

Пока Митя придумывал дальше, я размышляла о том, что попала в сумасшедший дом. Хотя на самом деле, что такое телевидение, чего я ждала. Это мир безумных идей и событий, которым потом пичкают народ. Нужно поговорить на эту тему с Бортневым.

– … так: детство было нелёгким. Порой ребята из старшей группы отбирали у младших компот и апельсины, выданные к 7 ноября, и тогда ты тихо плакала под одеялом, пряча под подушкой туристический фонарик, подарок шефов, и любимую книгу – повесть Максима Горького «В людях».

Ирина, которая слушая Митю, не двигалась, не издавала ни единого звука, словно медитировала, вдруг поморщилась.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза