Внезапно гематитовая слезка завертелась. Остановившись, она указала острым концом в сторону демонстрационного зала.
— Это — север, да? — спросила я, поддела камешек пальцем и повернула в противоположную сторону. Он мгновенно развернулся к северу. — Здорово! Значит, мне просто нужно носить его с собой?
Ном отвел грустный взгляд от моей ладони и посмотрел на Оберона. Тот кивнул. Ном накрыл мою ладонь двумя руками и сжал. Я будто оказалась в тисках. Короткие и широкие пальцы Нома были жесткими, как сталь. Я испугалась, что он сломает мне кисть. Кровавик вдавливался в мою плоть, подобно ледяной стреле.
— Эй! — воскликнула я, пытаясь встать и вырваться, но Оберон преградил мне путь. Я впала в отчаяние. Конечно, никто из посетителей ресторана не слышал моего крика. Я уставилась в печальные глаза Нома, безмолвно умоляя его перестать. На них навернулись слезы, но он сдавил мою руку еще крепче.
— Прости, милая, — прошептал он и с чудовищной силой сжал мою ладонь.
Дикая боль распространилась по нервным окончаниям. Ном чуть-чуть ослабил хватку.
«Если он сейчас поцелует мои костяшки, влеплю ему пощечину», — решила я.
Но Ном только разжал мои пальцы и подул на них. Опустив глаза, я ожидала увидеть изуродованную культю, но все было целым. Кожа нежная и розовая, ногти — идеально ровные… но на ладони (точнее — внутри нее) светился гематит. Я приблизила руку к лицу, слезка завертелась и замерла острием к северу. И я почувствовала, как в ответ на движение камешка все мое тело — кровь в сосудах, волоски на коже, даже атомы моих клеток — шевельнулось и повернулось к северу. Ном не только вживил в меня камень-компас. Он превратил в компас
АНГЕЛ ВОД
— Это было необходимо? — осведомилась я у Оберона, когда мы вышли на улицу. — Неужели мы не могли купить треклятый навигатор GPS?
— Ты думаешь, это единственное, что делает камень? — рявкнул он. — Указывает направление?
— Нет, — буркнула я. — У меня рука онемела, а боль я чувствую вот здесь.
Я похлопала ладонью по груди, над сердцем.
— Конечно, — Оберон наклонился близко ко мне, и я ощутила его дыхание, как сердитый порыв ветра. — Твое сердце бьется в такт с гравитационным притяжением приливов и вращением Земли. Это и есть
— Замечательно. Но я живу в Нью-Йорке. Север — вон там. — Я указала на Пятую авеню, но моя рука дрогнула и повернулась на несколько градусов влево. — Ладно, значит, улицы проложены не строго по компасу, но мне он никогда не требовался. Разве что в Бруклине…
— Ты направляешься в такое место, где все будет более запутанно и опасно, чем в Бруклине, — парировал Оберон и помчался по Пятой авеню (полагаю, на северо-восток).
Я бросилась за ним и нагнала его только перед переходом через Пятьдесят седьмую улицу.
— Почему ты не предупредил меня? — проворчала я, разозлившись и обращаясь к Оберону на «ты».
Он свирепо уставился на светофор, и неожиданно зеленый свет для машин, ехавших по Пятой авеню, сменился на красный. Шеренга такси с визгом затормозила.
— Считаешь, это действительно было бы полезно? — спросил Оберон, искоса глядя на меня. — Я вожусь с пациентами и точно знаю, что порой ожидание боли — самая страшная мука.
— Ты подкрадываешься к больным со шприцем и застаешь их врасплох?
— Нет, — признался Оберон и сбавил темп. — Тогда они перестали бы мне доверять. Прости. Ты права. Ты заслуживаешь того, чтобы тебя вводили в курс дела… Многое пока спутано, неопределенно. Даже не представляю, что тебе рассказать…
— Ты можешь видеть будущее?
Я была потрясена Обероном и тем, что не потеряла способность удивляться. Мы оказались возле празднично оформленных витрин модного магазина. Оберон замер на фоне полярного пейзажа с женщиной-манекеном в светлом вечернем платье и с аккордеоном. Рядом с ней находился полярный волк-тромбонист, на шее которого красовался черный галстук. К парочке летел белоснежный лебедь, зажавший в клюве нотный лист. Оберон принадлежал к тому сюрреалистическому миру. Он должен быть там, за стеклом, а не здесь, на тротуаре. Зачем ему извиняться передо мной, простой смертной? Впервые за время нашего знакомства я увидела в его глазах тоску, которую хранили глаза Нома Эрдмана. Ее я слышала и в ночной песне ветра. Я вспомнила, что Оберон сказал мне в подземном туннеле под кондитерской Пака:
— Порой передо мной предстают картины будущего, но оно изменчиво. Так происходит постоянно. Все зависит от минутного выбора.
— А я разыщу Ди? — поинтересовалась я.
— Нет. Ты бредешь в темноте. Вот почему я хотел, чтобы ты получила камень-компас. Чтобы ты не заблудилась. Но я должен был предоставить тебе право выбора.