Взлет черного лебедя

— Эй! — окликнула я Оберона. — Свод похож на потолок в баре «Устрица» на вокзале «Гранд Централ», а еще — на купол собора Святого Иоанна Богослова.[43]

— Постройки выполнены одним и тем же архитектором — Рафаэлем Гуаставино,[44] — ответил Оберон, не оборачиваясь. — Его отправили вниз в девяностые годы девятнадцатого века. У нас случались протечки.

— Правда? Хотите сказать, что простому смертному лучше удалось то, с чем не справилась армия бессмертных фейри?

Оберон затормозил, и я едва не налетела на него. Его лицо исказилось болью, но когда он заговорил, голос моего провожатого зазвучал мягко и печально.

— В смертных нет ничего простого. Мы не умеем делать многое из того, на что способны вы. Когда-то наш народ был велик — среди нас встречались и те, кого почитали как богов. Но с течением столетий мы закоснели, измельчали. Пламя, которое в нас еще осталось, мы черпаем из общения с вами — от великих мыслителей и творцов. Вот что позволяет нам жить. Мы питаемся этим огнем.

— Звучит так, словно вы… паразиты.

Оберон вздохнул.

— Люди, к которым мы прикасаемся, расцветают. Самые лучшие свои произведения они создают в то время, пока мы пьем их сны. Отношения обоюдовыгодны.

— А когда вы покидаете людей?

Оберон помолчал. В свете факелов он вдруг показался мне древним стариком.

— Почему ты решила, что мы вообще бросаем тех, кого любим?

— Я выросла в доме, который днем и ночью был прямо-таки набит художниками. Я слышала рассказы о тех из них, которые лишились рассудка, — как Ван Гог, например. Я видела людей, которые пылали такой страстью, что почти светились… а потом они угасали. Рэй Джонсон[45] прыгнул с моста Сэг Харбор. Сан Леон умер от передозировки героина. Зак Риз уже двадцать лет ничего не рисует.

— Ты права, — произнес Оберон. — Иногда наше прикосновение оказывается некоторым не по силам. Огонь выжигает их, и остается только оболочка. Временами беспечная фея улетает прочь, особо не предупредив человека. А он весь остаток своей жизни проводит в поисках этого недоступного света, не в силах его забыть. Но ты не должна судить о нас по нашим неудачам. Мы взрастили Шекспира и Бетховена, Толстого и Бронте, Пикассо и Эйнштейна. Они творили благодаря нам. Но человек более хрупок, нежели мы думали… а порой слишком алчен. Случается, что люди отказываются от нас и избирают себе темного спутника. — Он многозначительно посмотрел на мою шею. — Не мы одни играем на этом поле.

И Оберон вступил в круглый зал с высоким потолком, в центре которого находился круглый дубовый стол. Его полированная крышка блестела, отражая огни странной люстры. Она была сделана из корявых ветвей, горящих сотней искр. Вокруг располагалось не меньше дюжины стульев, но сидели только двое: Фэйн и попрошайка в разномастных одежках. Его я как раз видела на станции метро «Сто девяностая улица». Он снял меховую шапку, и я заметила его остроконечные уши. А он улыбнулся и обнажил свои острые зубы.

— Славно встретиться при свете Луны! — воскликнул он. — Добро пожаловать, дочь Сторожевой Башни, прекрасная Маргарита. Мы польщены тем, что ты почтила своим присутствием наше общество.

— Рада встрече с вами, — ответила я, ответив ему на поклон и устроившись на стуле, который он отодвинул для меня. — Вновь, — добавила я. — Знай я, кто вы такой, я бы что-нибудь бросила в ваш стаканчик.

Оберон сдвинул брови.

— Пак, ты опять попрошайничал? Я ведь тебе неплохо плачу.

— Дело не в деньгах, мой повелитель, а в Божественном огне. Когда я забавляю усталых путников, они забывают о своих заботах, их сияние согревает меня до кончиков пальцев ног.

Пак задрал ноги и поболтал ими в воздухе. Честно говоря, я ожидала увидеть остроконечные шлепанцы с задранными носами, но он был обут в красные кроссовки «Nike».

— И с Гарет ты повстречался чисто случайно?

Вместо Пака ответила Фэйн:

— Я ему сообщила, что она выйдет из парка Форт-Трайон. Вот и все.

— Верно, — подтвердил Пак. — Я понятия не имел, что Фэйн якшается с вампиром — она сама мне об этом рассказала пять минут назад. Но вам, мой повелитель, не стоит ее слишком сильно ругать. Не забывайте, что раньше он был нашим другом — и возлюбленным нашей дорогой Маргариты.

— Она попросила меня за ним присматривать, — добавила Фэйн.

— Значит, ты шпионила за ним долгие годы? — проревел Оберон, и мне показалось, что его тень увеличилась и нависла над Фэйн. Я заметила на стенах зала и другие тени, но их отбрасывали невидимые мне существа.

— Нет! — горячо возразила та. — Я о нем заботилась. Наблюдала. И напоминала о том, кем он был раньше. Уилл никогда не заберет у человека жизнь понапрасну, и он не превращает в темных тех, у кого пьет кровь. Они, кстати, становятся счастливее после встречи с ним.

Я вспомнила ощущение, испытанное мною, когда Уилл прикоснулся к моей шее… и отвернулась от стола, покраснев. А тени, затаившиеся в глубине, тихонько придвигались к Паку и Оберону.

— Очень мило. Следует выдвинуть его кандидатуру на звание вампира года. Я полагаю, что именно ты сообщила ему о новом появлении Сторожевой Башни?