Взлет и Падение Короля-Дракона

Мудрая просьба — по своему. Землятресение — если бы Хаману действительно решил бы использовать заклинание и заставил бы землю пойти волнами — могло поглотить всех, кто был на поле боя, друзей и врагов без разбора, за исключением того темплара, у которого было бы непобедимое оружие. Хотя жертвы неизбежны в битве, Король-Лев Урика не имел привычки вознаграждать командиров, которые спасали себя и бросали на произвол судьбы других темпларов меньших рангов и наемников, которыми руководили. Он уже решил вызвать землетрясение не давая непобедимого оружия — и насладиться смертью этого жалкого командира — но тут же ощутил колебания нижнего мира, которые не пропустили бы вообще никакое заклинание, которое он мог даровать.

На Атхасе было очень мало псиоников способных вызвать в нижнем мире настолько сильные колебания, что Доблестные Воины не смогли бы связаться со своими темпларами. Конечно, в этой маленькой группе были сами Доблестные Воины. Хаману знал особенности заклинаний каждого из них.

Иненек , Невидимый ветер унес имя врага. Это ее след он почувствовал в нижнем мире, это ее переодетые темплары Галга напали на его. Стирательница-Огров .

Внезапно колебания прекратились, заменившись страстным голосом, полным обольщения и, хотя Иненек постаралась скрыть это, ненавистью. Однажды ты провел меня, Ману, больше этого не будет. Раджаат выбрал тебя за твою силу, а не за ум. Ты никогда не был умен, Ману, хотя ты считаешь себя мудрецом. Сдавайся, и Урик выживет .

По нижнему миру со скоростью ветра пронесся визжащий кулак, удар которого мог бы сравнять с землей гору щебня.

Твои обещания пусты как твои угрозы, Иненек , ответил Хаману, с хохотом отражая ее атаку.

Иненек всегда была черезчур уязвима к насмешкам. Нижний мир осветился бесполезным ударом молнии; она так и не научилась контролировать свой темперамент. Хаману легко отразил молнии, как мгновение назад развеял визжащий кулак. Иненек — Оба из Галга, так она называла себя сейчас — была, бесспорно, самой слабой среди Доблестных Воинов. Как она ухитрялась уничтожать огров, было загадкой, для решения которой Хаману так и не нашел времени. Он подозревал, что она переодевалась в женщину-огра и всаживала ножь в сердце любому мужчине-огру, после того, как завлекала его в свою кровать.

Стирательница-Огров не могла повредить ему, но его темплары были обречены, если он не вмешается. Со все еще пылающими глазами Хаману повернулся к Энверу, который даже не подозревал ни о чем плохом вплоть до этого мгновения.

— Я вернусь, очень скоро. — Он успел поймать потрясенный взгляд расширившихся глаз дварфа, потом разрезал воздух на крыше когтем и вошел в Серость.

Из Урика Хаману вышел черноволосым человеком. На поле битвы он возник Львом Урика, с черной гривой, выше и сильнее, чем любой великаныш, и намного более смертельный. В его правой руке сиял золотой меч. Несколько воинов с оружием в руках бросились на него. Он рассек их оружие, вместе с ними. Хаману владел своим волшебным мечом с мастерством, отточенным многими годами практики, каждый его удар был смертелен, враги валились один за другим.

Хаману не старался защитить свою спину и даже не отбивал удары, сыпавшиеся на него. Лев из Урика был иллюзией, очередной личиной, скрывающей его настоящую форму. Спокойный и внимательный наблюдатель — если бы такой мог быть на поле боя — заметил бы разрыв во времени, между моментом, когда металлическое оружие проходило через эфемерную внешнюю форму Льва и тем мгновением, когда оно разлеталось на куски, ударившись о невидимое тело дракона. Оружие сделанное из дерева или костей ждала другая судьба: оно сгорало в недолго живущих языках пламени, наталкиваясь на внутреннюю ауру.

Со своим королем, сеющим хаос среди врагов, темплары Урика воспряли духом. Они бросились вперед, добивая и так павшего духом противника. Хаману приветствовал их вновь-обретенное мужество; он наградит их, сохранив им жизнь. Но офицер, который вел их…

Его львиные уши слегка пошевелились, когда золотой меч принес смерть еще пяти солдатам Галга.

Он хотел услышать два звука: биение сердца своего офицера и лязг его металлического меча. Первую оплошность командира еще можно простить — если бы его паника не была сильнее Невидимого вмешательства Иненек, Хаману никогда бы не узнал, что его темплары нуждаются в нем. Вторая оплошность будет непростительной и последней в его жизни. Хаману напряг слух. Наконец он нашел половину того, что искал: сердце смертного, бившееся под бронзовым медальоном.

Бахир! Хаману схватил разбежавшиеся мысли офицера, его голос громом прогремел в его сознании. Сражайся, Бахир.