Взлет и Падение Короля-Дракона

Покрепче сжав левой рукой осколок из Тодека за спиной, Хаману опустил вниз свою правую и схватил змею за ее мерцающими глазами. Магическое создание оказалось еще более сложным чем то, которое Джавед нашел в брошенном лагере Нибеная и которое он уничтожил, но и яд этого не произвел на Хаману никакого действия.

— Ты удивляешь меня, Принесший-Войну, — сказал он, держа искусственное создание так, чтобы его темплары могли видеть. Он начал давить, и небесно-голубая голова змеи потемнела. — Тринадцать веком под Чернотой затуманили твой разум, а мой стали еще острее под солнцем.

Голова змеи была темной как полночь, когда ее череп лопнул и разлетелся на куски. На помост хлынул яд, оставляя на мраморе выемки размером с ноготь дварфа. Он разъел иллюзорную золотую кожу на правой руке Хаману, но не повредил никому.

Хаману подержал исчезающую змею на виду, и еще поднял повыше, показывая ее своим темпларам, так что они могли громким криком приветствовать его триумф. Но их ликование было недолгим. Второй осколок перестал пульсировать, Хаману это не понравилось. Темплары не успели завершить свое второе приветствие, как в зале потемнело. Это не мог быть закат; его пелена висела в тронном зале не так долго, чтобы день пришел к своему естественному концу. Такую темноту мог бы вызвать пепел, летящий со стороны Дымящейся Короны; но извержение, вызвавшее такую пепельную тучу, обязательно сопровождалось бы колебаниями земли и грохотом.

Так что скорее всего это Тирский ураган, мгновенно налетающая буря, рожденная неудовлетворенными амбициями Тихиана, который собирался стать драконом, и подогреваемая яростью Раджаата. Тирский ураган был разрушителен, смертельно-опасен, мог привести к сумашедствию, но, в конце концов, был лучше, чем тьма, опустившаяся на тронный зал. Даже вечный светильник, висевший над головой Льва, замигал, а потом погас.

Хаману не стал терпеть такого оскорбления. Он прошептал слова заклинания, вызывавшего искры. Острая боль ударила его в бок.

Для того, чтобы любое заклинание сработало, требуется энергии жизни. Пока осквернители и сохранители что-то неясно бормотали и указывали пальцами друг на друга, Хаману подпитывал свои заклинания из неистощимого безропотного источника: самого себя. Он добровольно жертвовал своей собственной бессмертной плотью. Боль ничего не значит, если это помешает грандиозным замыслам Раджаата. Он жертвует часть своего тела, и что-то другое его заменит, без сомнения. Но человек может нести воду в дырявой корзине, если будет бежать очень быстро, и хотя превращение в дракона, строго говоря, остановить невозможно, Хаману при любой возможности старался продлить свое собственное на как можно больший срок.

Его мысли заставили искры пробежать по фитилю фонаря, и Львиный глаз опять запылал. Мгновением позже яркий свет полился через отверстия в решетке — за окном сверкнула молния, синяя как осколок, как змея, родившаяся из осколка, как левый глаз Раджаата. Отдаленный удар грома сопровождал молнию. Потом в тронной комнате опять стало темно — не считая золотогоглазого Льва. Со своими темпларами, молчаливо стоящими вокруг него, и воем испуганного простого народа Урика, доносящегося через стены дворца, Хаману стал дожидаться следующего события, каким бы они ни было.

Ему не пришлось долго ждать.

— Хаману из Урика.

Через темноту тронного зала Хаману узнал хищный голос Абалах-Рэ, которую когда-то звали Инесс из Ваверли, ныне правившую в Рааме. За сотни лет глаза Короля-Льва изменились, как и все его тело. Король-Лев Урика мог видеть так, как видят дварфы, эльфы и еще некоторые другие расы, появившиеся при Возраждении — не просто отражение внешнего источника света, но тепло, идущее от тел живых существ. И больше того, он мог видеть магию в ее эфирной форме: золотое свечение медальонов, которые носили его темплары, и темно-синию ауру — даже он с трудом видел ее — окружавшую белокурого темплара Раама.

Голос Инесс пришел из этой ауры, но не из заклинания, которое королева Раама могла бы произнести, живая или мертвая. Хаману немедленно подумал о Раджаате, но не первый волшебник сотворил заклинание, которое заставило зазвучать слова из воздуха вокруг тупоголового темплара Раама; не сделал это и другой Доблестный Воин.

И тем не менее это было тонкое и могущественное заклинание, не менее тонкое и могучее, чем заклинание невидимости самого Хаману, которое сейчас находилось в его кабинете. Осознание того, что он не может понять, кто этот волшебник, который изобрел это заклинание, заставило задрожать холодной дрожью костяной позвоночник короля Урика.

— Заруби у себя на носу, Хаману из Урика: Принесший-Войну безостановочно растет. Он ждал тринадцать столетий, теперь он жаждет мести. Он помнит тебя лучше, чем всех остальных — ты был самым молодым из нас и его любимцем. Раны, которые ты нанес ему, не зажили, их можно исцелить только бальзамом из твоего черного сердца. Он будет искать тебя самым первым. Он придет за тобой, малыш Ману из Дэша. Он уже знает дорогу.