Взлет и падение Третьего рейха

Что же неприемлемого было в этом договоре? Согласно условиям Версальского договора Германия возвращала Франции Эльзас и Лотарингию, Бельгии — часть территории, Дании — часть Шлезвига (после плебисцита), которую в прошлом веке, одержав победу в войне, отобрал у нее Бисмарк. Польше возвращались земли (часть из них только после плебисцита), которые были захвачены Германией при ее разделе. Этот пункт договора больше всего выводил из себя немцев не только потому, что они возражали против отделения части Восточной Пруссии от Германии коридором, который давал Польше выход к морю, но и потому, что они презирали поляков, считая их низшей расой. Не меньше злило немцев и то обстоятельство, что по условиям договора ответственность за развязывание войны ложилась на Германию и им надлежало выдать союзникам кайзера Вильгельма II и 800 других военных преступников.

Размер репараций предстояло определить позднее, однако первый взнос — 5 миллиардов долларов золотом необходимо было внести в период с 1919 по 1921 год. Кроме того, вместо выплаты репараций наличными предусматривалось, что некоторые суммы будут погашены натурой — углем, судами, лесом, скотом и так далее.

Однако самое обидное в Версальском договоре, по мнению немцев, состояло в том, что Германию практически разоружили {Вооруженные силы Германии ограничивались стотысячной армией добровольцев, зачисляемых на долгосрочную службу; запрещалось иметь на вооружении самолеты и танки. Генеральный штаб подлежал роспуску. Военно-морской флот ограничивался небольшими силами; не допускалось строительство подводных лодок и судов водоизмещением более 10 тысяч тонн. — Прим. авт. }, а это лишало ее гегемонии в Европе. Тем не менее ненавистный Версальский договор в отличие от договора, навязанного Германией России, позволял рейху сохранить в целом свой географический и экономический статус, а также политическое единство и потенциальную мощь великой державы.

Временное правительство в Веймаре, не считая Эрцбергера, который настаивал на принятии договора на том основании, что условия его в скором времени можно будет легко обойти, решительным образом возражало против Версальского "диктата", как его теперь называли. Подобная позиция правительства опиралась на мнение подавляющего большинства населения, придерживающегося как правых, так и левых взглядов.

Как же обстояло дело с вооруженными силами Германии? В случае если условия договора будут отклонены, сможет ли армия противостоять нападению союзников с запада? Эберт задал этот вопрос верховному главнокомандованию, штаб-квартира которого находилась теперь в Кольберге в Померании. 17 июня фельдмаршал фон Гинденбург с подачи генерала Гренера, по мнению которого военное сопротивление Германии было бы бессмысленным, ответил следующим образом: "В случае начала военных действии мы могли бы захватить область Позен (в Польше) и занять оборону на наших восточных рубежах. Что касается военных действий на западе, нам вряд ли следует рассчитывать на то, что мы в состоянии противостоять серьезному наступлению противника, исходя из численного превосходства стран Антанты и возможности окружить нас с флангов.

Таким образом, успех подобной операции весьма сомнителен. Однако, как солдат, я не могу не заметить, что лучше с честью погибнуть, чем принять позорный мир".

Заявление достопочтенного главнокомандующего было выдержано в лучших традициях германской военщины, однако о его искренности следует, очевидно, судить по тому факту, который не стал достоянием немецкой общественности. Дело в том, что Гинденбург разделял точку зрения Гренера: попытка оказать сопротивление союзникам не только безнадежна, но и может привести к уничтожению цвета армейского офицерства, столь высоко ценимого ими, а по существу, и самой Германии.

Союзники же требовали в тот момент от Германии однозначного ответа. 16 июня, накануне письменного послания Гинденбурга Эберту, они поставили немцам ультиматум: либо условия договора принимаются к 24 июня, либо соглашение о перемирии теряет силу, и тогда союзники "предпримут шаги, которые они сочтут целесообразными для соблюдения положений договора".

И вновь Эберт обратился за советом к Гренеру. Если, по мнению верховного командования, существует хоть какая-то возможность оказать успешное военное сопротивление союзникам, Эберт обещает попытаться обеспечить отклонение договора Национальным собранием. Но ответ президент должен получить незамедлительно. Настал последний день ультиматума — 24 июня. Кабинет министров собрался в половине пятого вечера для принятия окончательного решения. Гренер испросил мнение Гинденбурга.

"Вам не хуже меня известно, что военное сопротивление невозможно", — заявил престарелый фельдмаршал. И снова, как 9 ноября 1918 года в Спа, когда у Гинденбурга не хватило сил сказать кайзеру горькую правду и он поручил эту неприятную миссию Гренеру, фельдмаршал отказался сообщить реальное положение дел президенту временного правительства республики. "Вы, как и я, в состоянии ответить президенту", — заявил он Гренеру.