Взлет и падение третьего рейха. Том I

Ни Англия, ни Франция не предприняли ни малейшей попытки спасти Чехословакию, хотя в Мюнхене торжественно давали ей гарантии на случай агрессии.

После этой встречи не только Гитлер, но и Муссолини понял: англичане настолько слабы, а их премьер–министр настолько податлив, что в дальнейшем на них можно не обращать внимания. 11 января 1939 года Чемберлен в сопровождении лорда Галифакса прибыл в Рим, чтобы нащупать пути улучшения англо–итальянских отношений. Автор этих строк присутствовал на вокзале в Риме, когда прибыли англичане, и в свой дневник занес тот факт, что на лице Муссолини при встрече гостей играла «глуповато–самодовольная улыбка». «Когда Муссолини проходил мимо меня, — записал я в дневнике, — я слышал, как он шутил со своим зятем (Чиано), острил». Я, конечно, не мог уловить все, о чем они говорили, но записи в дневнике Чиано передают его впечатления о встрече:

«Приезд Чемберлена. Как далеки мы от этих людей! Это другой мир. Мы говорили об этом с дуче после обеда. «Эти люди сделаны не из того теста, сказал он, — что их фрэнсисы дрейки и другие блистательные авантюристы, которые создали империю. Эти — просто утратившие вкус к жизни сыновья многих поколений богачей, они растеряют свою империю».

Англичане не хотят воевать. Они стараются отступать, отступать как можно медленнее, но не воевать… Наши беседы с англичанами подошли к концу. Мы ни до чего не договорились. Я позвонил Риббентропу и сказал, что это был «большой лимонад» (фарс)…»

14 января Чиано записал:

«Я был с дуче на вокзале, когда уезжал Чемберлен… Глаза его были полны слез, когда поезд тронулся и соотечественники запели «Потому что он хороший парень». «Что это за песенка?» — спросил дуче…»

Во время судетского кризиса Гитлер интересовался мнением Чемберлена, но в трофейных немецких документах нет ни слова о том, что его беспокоило мнение премьер–министра в связи с уничтожением остатков Чехословакии, несмотря на гарантии Англии и Мюнхенское соглашение. 14 марта, когда Гитлер ждал Гаху, чтобы унизить его, в палате общин в Лондоне обсуждался вопрос о планах Гитлера «отделить» Словакию и позиции Англии в свете этих планов. Чемберлен горячо заверял: «Никакой агрессии не было!»

Однако на следующий день, 15 марта, когда агрессия стала фактом, премьер–министр использовал провозглашение «независимости» Словакии в качестве оправдания за несдержанное Англией обещание. «Эта декларация, сказал он, — покончила изнутри с тем государством, незыблемость границ которого мы гарантировали. Правительство его величества не может считать себя далее связанным этим обещанием».

Таким образом, стратегия Гитлера полностью себя оправдала. Он предложил Чемберлену «выход», и тот его принял. Интересно, что премьер–министр даже не собирался обвинять Гитлера в нарушении слова. «Я так часто слышал обвинения в невыполнении обещаний, которые мне казались плохо обоснованными, — говорил он, — что не хотел бы сейчас выступать с обвинениями подобного рода». Он не высказал ни слова упрека в адрес фюрера, даже за прием Гахи и махинации, подробности о которых пока еще были неизвестны, но которые наверняка были сфабрикованы в рейхсканцелярии рано утром 15 марта.

Неудивительно, что протест, заявленный в тот день Англией, если это вообще можно назвать протестом, был настолько слаб, что немцы отнеслись к нему, а позднее и к англо–французскому протесту, с высокомерным презрением.

«Правительство его величества не имеет намерения вмешиваться в дела, в которых могут быть непосредственно заинтересованы правительства других стран… Тем не менее оно — этот факт правительство Германии непременно оценит — крайне заинтересовано в успехе мер, принимаемых для поддержания атмосферы доверия и ослабления напряженности в Центральной Европе. Оно будет сожалеть обо всех действиях, которые могут привести к нарушению атмосферы растущего всеобщего доверия…»

Нота была доставлена Риббентропу послом Гендерсоном 15 марта как официальное послание лорда Галифакса. О событиях текущего дня в ней не было сказано ни слова.

Французы, по крайней мере, были более решительны. Робер Кулондр, новый посол Франции в Берлине, не одобрял ни точку зрения англичан на нацизм, ни презрение Гендерсона по отношению к чехам. Утром 15–го числа он потребовал встречи с Риббентропом, но тщеславный и мстительный министр иностранных дел находился в это время на пути в Прагу, где намеревался вместе с Гитлером насладиться унижением сломленного народа. Вместо него в полдень посла принял статс–секретарь фон Вайцзекер. Посол сразу высказал то, о чем Чемберлен и Гендерсон еще не были готовы говорить: военное вторжение в Богемию и Моравию — это нарушение Мюнхенского соглашения и нарушение франко–германского заявления от 6 декабря. Вайцзекер, который позднее лез из кожи вон, пытаясь доказать, что всегда был антинацистом, вел себя с таким высокомерием, которому мог бы позавидовать сам Риббентроп. Вот что он вспоминал об этом: