Взлет

— Так вот, я вынужден сказать тебе, что если мы возьмем на себя те проекты, которые ты непременно хочешь запустить, но которые не потянет казна, пусть даже это будут самые прибыльные из них, а также займемся теми проектами, которыми ты хочешь заняться сам, то, по моим прикидкам, мы в ноль съедим все наши запасы. Даже если продадим все американские активы и все активы в иных странах. Более того… — Яков замолчал, смерил меня ледяным взглядом и продолжил: — Шанс на хоть сколько-нибудь успешное завершение этих проектов мы имеем только в том случае, если не только пустим в дело все накопления нашего концерна, но и… — Он опять сделал паузу, а затем твердо закончил: — Все возможные активы, до которых сумеем дотянуться. Вообще все, понимаешь? То есть не только твои, но и мои, и Викентия, и Мефодия, и тех наших старших управляющих, которые решатся довериться тебе. И еще наделаем займов под залог твоих заводов. Причем, заметь, на хоть какую-то прибыль мы сможем рассчитывать только в том случае, если эти проекты, во-первых, будут доведены до этапа выхода продукции, и во-вторых, на их продукцию будет такой уровень спроса, который полностью покроет все издержки. То есть они не будут остановлены на этапе строительства или просто не растянутся на значительное время из-за каких-нибудь препятствий — от резкого взлета цен на стройматериалы и продукты до кризиса, войны или мора. Ты можешь быть в этом уверен? Подумай…

Весь вечер после этого разговора с Кацем я просидел в кабинете, черкая листы бумаги и складывая цифры столбиком. По всему выходило, что Яков прав: я слишком замахнулся. Но, ёшкин кот, как же все было в строку! Если вдруг — ну вдруг? — войну удастся оттянуть хотя бы до того же 1914-го, то большая часть проектов уже заработает и, соответственно, начнет приносить деньги. А кое-какие и вообще вследствие этой самой войны должны будут принести барыши покрупнее, чем в мирное время. Но даже если война начнется и ранее, скажем, в 1912 году, всё, по-моему, будет обстоять не так страшно, как представлял себе Кац. Да, весь финансовый резерв мы к тому году точно подъедим, да и с кое-какими американскими активами придется расстаться, зато у нас образуется столько заделов, что потом, по окончании войны, мы совершенно безболезненно проведем демобилизацию. Да и во время войны будет чем занять пленных, если они появятся.

Но главное было не в этом, а в том, что, если нам удастся в обозримые сроки, то есть где-то до 1920 года, ввести в строй все запланированное, ни о какой индустриализации России и думать не понадобится. Впрочем, она в той истории, что здесь знал только я, потребовалась не столько потому, что царская Россия была столь уж отсталой, сколько потому, что за время революции и Гражданской войны мы потеряли до восьмидесяти шести процентов всего промышленного потенциала и от семидесяти до девяноста процентов квалифицированных кадров. Ну надо же, какие молодцы большевики! Сначала, вцепившись во власть, до основания разрушили страну, а затем угробили еще порядка двенадцати-пятнадцати миллионов человек, чтобы через двадцать лет и на пятнадцатый год своего правления едва выйти на уровень того, что страна уже имела к 1913 году! Но вот бы вообще не допустить устроенного этими «строителями светлого будущего» двадцатилетнего провала. Потому что, если все у меня получится, мы к 1920 году не просто станем самой крупной экономикой Европы, но и почти допрыгнем до американцев. А то и обгоним их. Поскольку большую часть из тех одиннадцати миллиардов долларов, что ушли в САСШ из Европы во время Первой мировой в той истории, которая здесь была известна только мне, я собирался захапать себе. Причем и себе как предпринимателю, и себе как подданному и председателю Совета министров Российской империи… А если учесть, что в этом случае после окончания Первой мировой войны, при условии, что она окончится для нас более удачно, чем в прошлый раз, в наше почти полное распоряжение попадут такие рынки, перед которыми Латинская Америка, на жестокой колониальной эксплуатации которой как раз и поднялись САСШ, окажется мелким провинциальным базаром, то открывающиеся перед страной перспективы способны были заворожить любого человека с более или менее развитым воображением.