Взлетают голуби

Я намазываю маслом кусок хлеба, посыпаю солью, перцем; перед тем как лечь, я всегда что-нибудь ем и, жуя, раздумываю, не распаковать ли еще одну коробку; среди тех, кого я вижу день за днем из окна кухни, есть одна женщина в доме напротив, я называю ее про себя бледной героиней, хрупкое существо это все время что-то делает: чистит, моет, варит, развешивает одежду, а сейчас, когда на улице нашей стоит непривычная тишина (тишина, которой я не верю, потому, очевидно, что в ушах у меня все еще звучат гудки, скрежет тормозов, рев двигателей), она гладит в кухне белье, и на лице у нее навсегда застыла усталость; я встаю, открываю картонную коробку (каждую неделю буду открывать самое большее по две коробки, решила я), сверху лежит желтый конверт, в котором я держу свои фотографии; я никогда не хотел наклеивать фото в альбом или помещать в рамку, я выбираю несколько штук и булавками прикрепляю их на стену, над изголовьем кровати, без всякой системы, слежу лишь за тем, чтобы фотографии соприкасались друг с другом, в четырнадцатилетнем возрасте я стала собирать снимки, которые родители хотели выбросить, на желтом конверте написано: «Брак», срезанные головы, неудачные фотографии, а вот еще смазанный снимок желтого цвета, его я особенно люблю: тут я с Номи, мы как раз отвернулись (вдруг подул ветер и швырнул нам в лицо песок), и фотограф запечатлел это быстрое движение; фото заставляет меня вспомнить, как мы хохотали, с засыпанными песком глазами, носом, ртом, хохотали и никак не могли остановиться.

Я сажусь на кровать, съедаю еще бутерброд, задремываю с новыми фотографиями над головой, просыпаюсь, слыша, что Лоран все еще играет, и засыпаю снова.

Мы с тобой поменялись ролями, раньше ты никогда не просыпала, говорит Номи, на дворе День Всех Святых, она только что громко постучала мне в окно, я вскочила, со слипающимися глазами открыла раму, почему не позвонила? Я звонила, говорит Номи, но ты, судя по всему, не слышала, я быстро надеваю брюки, пуловер, открываю дверь, пальцами приглаживаю волосы, мы с Номи обнимаемся, ну, заходи же, и садимся на кухне, вот, это мама прислала, она лезет в сумку, маринованные огурцы, колбаса с перцем, сало с чесноком, лапша, акациевый мед, маковый и творожный штрудель, все остальное я отказалась брать, а мама сдалась, только когда я ей сказала, что все равно скоро снова тебя навещу, как живешь-то? – спрашивает Номи. Язык у меня еще не проснулся, отвечаю я, а кофе кончился, подожди, я умоюсь, и посидим где-нибудь в кафе, хоть за углом, о’кей?

«Эль Зак», так называется кафе, держат его испанцы, супружеская пара с тремя детьми; мы с Номи входим, взглядом ищем свободные места, усаживаемся, заказываем два двойных эспрессо, рассматриваем обстановку, мебель, наши взгляды притягивает кофеварка, ручки, не автомат! Тут же определяем, хорошая ли вентиляция, что написано в меню и на карте вин, а ты видела, сколько стоит капучино? – да, на пятьдесят раппов[97] дороже, чем у нас; и, конечно, оцениваем, вкусный ли кофе, и если вкусный, то кто поставщик – погружаемся в мир, который давно уже стал для нас общим, – ну что, проснулась? – спрашивает Номи, когда мы, выпив кофе, расплачиваемся, да! Мы встаем, помахав на прощание супругам, и, выйдя за дверь, задерживаемся на секунду, посмотреть часы работы, рабочий день у них длинный, переглядываемся мы, арендная плата наверняка огромная! Мы с Номи переходим Вестштрассе, разглядываем витрину стекольщика, цокаем языком, как рискованно расположен хрупкий товар, хозяин, видно, был прежде канатоходцем, говорю я, и мы идем дальше, я показываю Номи все, что уже успела открыть в окрестностях; прекрасный детский сад, антикварную лавку на Идаплац, которую держит скупой на слова, но любезный чех, лавку биопродуктов, в которой есть все, хотя она совсем крошечная, в цветочной лавке на Берташтрассе покупаем букет осенних цветов, идем дальше, вверх по Берташтрассе, я показываю направо, на школу Эмтлер, где во время выборов устанавливают урны для голосования, Номи на мгновение замедляет шаг, поднимает взгляд на ноябрьское небо, голубой ноябрьский день, говорит она, какая чудесная неожиданность, мы идем дальше, проходим мимо японских вишен, сворачиваем направо, на Гольдбруннерштрассе, еще несколько шагов, и мы на месте.

Я сама никогда бы до этого не додумалась; Номи позвонила мне, чтобы сообщить: каждый День Всех Святых она будет заходить за мной, потому что ее друг рассказывал, что на кладбище Зильфельд есть братская могила, и там, у этого, можно сказать, коммунального погребения, мы в память о наших умерших близких можем положить цветы; вместо того чтобы в этот день прятать друг от друга глаза, мы сделаем все, что положено; кроме того, неизвестно, долго ли мы еще не сможем поехать в Воеводину, и я, держа в руке телефонную трубку, какое-то мгновение даже не знала, правильно ли я поняла Номи, ты слышишь?